Мы с Федей от неожиданности слегка припухли: никогда не доводилось бывать в одной компании с людьми такого ранга.

Наше появление было воспринято как нечто вполне ординарное – примерно так, как если бы мы сюда ходили обедать ежедневно.

– Привет, молодежь! – РПК подарил нам широченную улыбку. – Мойте руки, быстро за стол.

А собеседник РПК – сухощавый седой мужчина за пятьдесят – осмотрел нас взыскательно и строго, как бы предупреждая суровым взглядом: радушие – это хорошо, но ерничать не надо, знайте место.

Да знаем мы, знаем. Мы сюда, между прочим, не по своей воле приехали и в друзья никому набиваться не собираемся.

Филин поставил ноутбук на второй стол и кивнул на одну из дверей. За дверью примостился санузел – тоже просторный и нарочито старый, выдержанный в общем стиле: латунные краны с крестовидными «барашками», латунные же раковины и – раритет, старый сливной бачок на высоте двух метров.

С цепочкой.

Пока мыли руки, я, воспользовавшись моментом, подсказал Филину:

– Мы подставляем большого человека.

– И куда это вы его подставляете?

– Ну как... Мы в розыске, так что он может быть скомпрометирован. Мне кажется, стоит ему об этом сказать...

Филин хмыкнул, вытер руки, вышел и заявил – при открытой двери:

– Вот сам об этом и скажи.

– О чем это вы? – РПК отреагировал так, словно мы были тут уже давным-давно, вполне обыденно, по-свойски.

– Боится вас скомпрометировать, – дисциплинированно доложил Филин.

Сволочь! Сдал, глазом не моргнул.

– Да не бойся, так ходи, – разрешил РПК. – Я кого попало к себе не приглашаю. С первым встречным не общаюсь. Я прекрасно знаю, что вы в розыске. И вообще, я про вас все знаю...

Мы с Федей в замешательстве переглянулись. Как говорит один мой технический приятель, три тысячи вольт мне во все разъемы, если я хотя бы даже отдаленно догадываюсь, что происходит!

Такой большой человек – какое ему дело до нас, мелких негодяев, по его меркам?

– Садитесь обедать, – пригласил РПК. – Заодно и пообщаемся.

Мы с Федей слегка замялись: правильно ли будет принять приглашение? Может, сказать, что мы сыты, быстро ответить на вопросы и удрать отсюда?

– Давайте, давайте – без церемоний! – верно истолковал наше смущение РПК. – У нас тут такой борщ – просто ахнете! Мастера готовили. Все по древнехохлятской технологии!

Да и ладно, раз приглашают, почему бы и нет?

Мы сели обедать. Кастрюля с борщом, соленые огурцы, маринованные грибочки, квашеная капуста с клюквой, мясо вареное в большой чашке, с мослами, ржаные мелкие сухари, черный хлеб, сметана, водка, граненые рюмки, зелень. Я бы так сказал: все здесь было нарочито простецки, по-народному. Народность эта выпирала буквально изо всех щелей.

Из кастрюли торчал половник, каждый сам себе наливал сколько хотел. А температура борща была выверена до градуса. Не обжигающий, не остывший – а просто горячий. Массивная кастрюля стояла на горячем керамическом круге, проводов я не заметил и невольно подивился такой странной инновации. В гармонии с общим стилем здесь была бы уместнее печная конфорка или даже простая электроплитка, типа тех, что стоят в подсобках у хлопкоробов.

А вот этот белоснежный кружок – он как-то выбивался из строя, диссонировал с прочими атрибутами нарочитой простоты и, как мне показалось, низводил на нет всю эту благодатную сермяжность.

И вообще, между нами говоря, обед у РПК не удался.

Нам хотелось простецки «вмазать» и расслабиться – после такой акции это было бы очень кстати. Но у нас сформировался – вроде бы сам собой, под влиянием обстоятельств и факторов – определенный изгойский кодекс. В части, касающейся спиртного, этот кодекс предписывает следующее: принимать только «дома» (в безопасном месте), когда кто-то трезвый стоит на дежурстве и в ближайшие несколько часов не ожидается никаких осложнений обстановки.

Эти люди нам чужие, мы и Филину-то не доверяем – с опаской относимся, поскольку есть все основания подозревать, что они нами пользуются, не сообразуясь при этом с нашими интересами. Мы не дома. Домой нам еще добраться надо, а в дороге может всякое случиться.

Поэтому пить не стали. А борщ, который так нахваливал РПК, без водки оказался так себе: пародия на те борщи, к которым нас приучила тетя Галя, – гусячья мать. Огурцы, грибы и капуста были в тон борщу – какие-то насквозь магазинные, без «изюминки».

Под невкусный борщ и на фоне псевдонародного антуража меня слегка пробило на философию.

Надо же, такой великий человек, глыба и вершитель, а вынужден пробавляться контрафактным дрянным борщом и казенными соленьями. Ну и за что, спрашивается, боролись? Зачем нужны деньги, власть и общественное признание, если ты не можешь себе позволить того, что доступно заурядной учительской семье, которая прозябает в провинциальном химгородке?!

Все-таки есть вещи, которые не купишь за деньги. Например, домашний борщ. Вот это – просто красный суп с капустой. Он разве что съедобен, не более того.

И вообще, при ближайшем рассмотрении ясно, что не все так гладко в жизни титанов, как это кажется на первый взгляд.

Борщ в полдень?! (Сейчас только двенадцать часов.) Да еще и под водку? Это что, вот такое типично светское утро или неизбежная жертва старательно культивируемому имиджу народника?

А если опустить все нюансы, выглядит все так, будто барин только что проснулся, с крепкого бодуна, смертельно захотелось пожрать горяченького – вот и дал команду: а изобразите-ка мне борща...

Пока мы обедали, Седой с РПК посмотрели нашу запись.

Седой обращался с ноутбуком по-хозяйски, будто это его «комп» и он знает, где что тут «лежит». Они с РПК спокойно обсуждали события, запечатленные в нашем ролике, словно смотрели забавное кино про каких-то ушастых сказочных зверьков, и периодически обращались к Филину за комментариями. Складывалось такое впечатление, что это он снимал кино, а мы здесь совершенно ни при чем – нас почему-то никто ни разу ни о чем не спросил.

Это было не то чтобы обидно, но как-то нехорошо и вообще свысока: будто мы нашкодившие детишки, а они все из себя такие мудрые взрослые, которые сейчас разбирают сугубо дитячий проступок и обдумывают, как с этими детишками поступить: просто поставить в угол или отшлепать ремешком.

Филин к Седому и РПК обращался на «вы», без подобострастия и нарочитого пиетета, но к обоим по-разному. К РПК – индифферентно, обезличенно, как просто к большому и старшему. А вот к Седому – мне так показалось – как к капитану корабля, от которого зависит не просто успех плавания, но и жизнь всех членов экипажа: с искренним уважением и вполне подчиненно. Видно было, что они знакомы очень давно и понимают друг друга не просто с полуслова, но даже где-то на уровне незначительных жестов: когда Филин начал комментировать очередной фрагмент записи по просьбе РПК, Седой ладонью шевельнул, не глядя, Филин уловил этот жест и тотчас же остановился. Разок даже прозвучало – из уст Филина: «дядь Толь» – представляете, такое обращение со стороны этого матерого диверсанта? Хотя не ручаюсь, может, я и ослышался.