Потом я отправился на поиски Евы и в конце концов нашел ее рисующей за одним из столов для пикника.

Едва завидев меня, она спала с лица.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила она. – Что случилось?

Видимо, выглядел я так себе.

– Да ничего, – ответил я, – просто говорил с папой.

Я пересказал ей разговор о зрительно-моторной координации Джоша, и она рассмеялась.

– Все родители так делают, – заявила она. – Моя мама вот до сих пор упорно называет Лилу писательницей, хоть та лет с десяти уже ничего не пишет».

– Ага, – отстраненно согласился я.

Ева закусила губу.

– Что-то еще случилось, да?

Я пожал плечами.

– Еще он сказал, что я, по его мнению, слишком юн, чтобы вступать в серьезные отношения.

Ева напряглась и отложила ручку в сторону.

– Что-что он сказал?

Дальше мы начали вместе строить предположения об истинном значении этих слов. Я сказал, что первая их интерпретация, что пришла мне в голову – насчет того, что ему просто не понравилась Ева – вряд ли была верной: слишком уж Ева была крутой и милой, да и вообще это было слишком не похоже на моего отца – о таком он бы просто заявил прямо. Ева выдвинула гипотезу о том, что он боится того, что она, Ева, начнет влиять на меня больше него самого. После каждого такого предположения она спрашивала, в порядке ли я.

– Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. О чем-то думаешь?

– Нет, – ответил я. – Я почему-то сейчас вообще ни о чем не способен думать.

По дороге обратно из лагеря Ева на протяжении всего спуска по горной дороге жаловалась на отца.

– Он вообще не имеет ни малейшего понятия о том, что такое такт! Считает, что он лучше других, раз делает то, что хочет, совершенно не считаясь с остальными!

– Ну, лично мне бы не хотелось, чтобы со мной считались, – сказал я. – Пусть каждый будет самим собой и делает то, что ему хочется.

Ева закатила глаза.

– Ты совсем рехнулся? С тобой все вокруг постоянно считаются! Ты просто этого не замечаешь.

Меня эти слова ошарашили.

– Все – это кто, например?

– Все, – ответила Ева. – Все вокруг тебя на цыпочках ходят, чтобы только не сказать случайно что-нибудь, с чем ты не согласишься. Ты правда не замечаешь, что, о чем бы ты ни заговорил, все и всегда стараются поддержать разговор?

Я отчаянно не хотел верить ей.

– То есть ты хочешь мне сказать, что все вокруг мне лгут? Но почему?

– Потому что ты не оставляешь им выбора! Потому что они боятся, что перестанут тебе нравиться, если начнут делать что-то, чего ты не одобряешь, – ответила Ева.

– Но это ведь ужасно, – сокрушенно сказал я. – То, что ты говоришь.

– Послушай, – горько произнесла она, – я знаю, что не в твоих правилах идти на компромиссы, чтобы меня порадовать. Я могу с этим жить. Но меня печалит то, что ты не замечаешь компромиссов, на которые иду ради тебя я.

– Например? – спросил я, доказывая, собственно, ее слова.

– Например, – сказала она, – я прямо сейчас дико мерзну из-за того, что ты любишь включать кондиционер на максимум.

– Да это же бред какой-то! – воскликнул я, выключая кондиционер. – Почему?

– Потому что забочусь о тебе.

– В том, чтобы скрывать ради моего блага свой дискомфорт, нет решительно ничего романтичного, – заявил я. – И что, еще примеры есть?

– Миллиард-другой найдется.

– Я ничего подобного не делаю, никогда.

– Да я знаю! – сказала она.

– Расскажи обо всем, что ты делаешь без моего ведома ради моего блага.

Ева стала рассказывать мне о том, как она заранее старается сделать так, чтобы там, куда мы отправимся, всегда был кондиционер, чтобы там не было слишком громко и людно, чтобы музыка играла та, которая мне нравится, чтобы там не было никого, с кем я мог бы вступить в конфронтацию. Что она даже своих родственников подключала к таким приготовлениям, поручая тем звонить в рестораны и спрашивать о том, есть ли у них кондиционер, и о том, какую музыку они ставят. Что она убирается в квартире в мое отсутствие, сметая пыль, которая, как мне казалось раньше, не волновала нас обоих.

– Не надо убираться украдкой – я готов помогать! – заявил я.

– Но я не хочу тебя утруждать! – возразила она.

– Наверное, это самая странная ссора на свете, – произнес я. – Я злюсь на тебя за то, что ты тайком мне помогаешь, а ты злишься на меня за то, что я этого не ценю.

– Так и есть! – ответила Ева.

Затем она начала перечислять все случаи, когда она делала вид, что согласна со мной, хотя это было вовсе не так, или ситуации, когда я рассказывал ей о чем-то, а она притворялась, что ей понравилось, хотя на самом деле мои слова ее удручали.

– Так почему же ты ничего не говорила? – изумился я.

– Потому что это бы расстроило тебя, и нам потом пришлось бы обсуждать эту тему еще какое-то время, а это расстроило бы уже меня.

Я был настолько сбит с толку, что едва подавил порыв остановить машину посреди однополосного горного серпантина.

– Ты ведь обещала, что будешь со мной честна.

– Знаю, – ответила Ева. – Но ты сам подумай, как может кто-то сдержать такое обещание?

– Я могу, – произнес я.

– Но если бы я каждый раз говорила тебе, что меня что-то злит или расстраивает, ты бы меня возненавидел.

– Какие такие твои чувства, по-твоему, способны заставить меня тебя ненавидеть? – спросил я.

Ева задумалась, не нашла подходящего ответа и тихонько рассмеялась про себя.

– Что-нибудь обязательно найдется.

Следующий год после нашего с Евой визита в семейный лагерь не ознаменовался ничем сколько-нибудь примечательным. Мой теоретический хоррор оказался скучным и ожидаемо не выстрелил, сборник с каракулями Евы издали, причем вполне успешно, я выпустил диск с песнями под укулеле – тот разошелся не очень успешно, но лучше, чем я предполагал. Мы с Евой гастролировали со своими песнями по всей стране. Ей перепадали все новые и новые контракты на иллюстрирование, а я периодически работал в качестве автора-призрака над детскими книжками с картинками. Некоторое время я помогал Еве записывать новый семейный альбом – ее мама играла на скрипке, а сестра пела. Кстати, ее родственники более-менее ко мне привыкли и даже стали временами находить мою честность милой. Ева даже сказала как-то, что чувствует мое плодотворное влияние на них – дескать, они чаще стали открыто показывать свои чувства и говорить о своих проблемах. Сама Ева потихоньку писала короткие рассказы с иллюстрациями для своего будущего сборника комиксов – в них содержались послания дорогим ей людям о том, о чем она сама не могла сказать. Сборник был посвящен мне.