Следователь прокуратуры Георгий Иванович Владленов — тот сам не раз упомянутый приятель моего сероокого рыцаря — оказался высоким, худым и широкоплечим мужчиной с густой шевелюрой и пышными усами. На вид ему было лет тридцать и был он несуетливым, немногословным и доброжелательным.

По тому, как уважительно он пожал руку Михаилу, я поняла, что их связывает нечто более надёжное, чем просто приятельские отношения. Меня он окинул долгим и внимательным взглядом карих глаз и, похоже, удивился, что такое хрупкое и безобидное, на вид, создание навело столько шороху в его профессиональном пространстве.

Я невинно улыбнулась и получила в ответ мягкую быструю ухмылку, моментально спрятавшуюся в усах. «А он не так прост, каким кажется с первого взгляда, и, должно быть, въедлив до тошноты и всё видит насквозь… Но и мы не лыком шиты!» — подумала я, усаживаясь на предложенный мне стул.

В небольшом, почти пустом кабинете мы были втроём, потому что Тоська наотрез отказалась идти с нами, заявив, что её бросает в дрожь от одной только вывески сего государственного заведения. После короткой процедуры знакомства Георгий Иванович сразу объявил мне свои намерения и приоткрыл карты решаемого им «пасьянса».

Но первым делом он тепло и совершенно искренне поблагодарил меня за неслабую помощь следствию по делам наркомафии и сообщил, что озабоченный моей безопасностью свёл мою роль свидетельницы до минимума. И тут же протянул мне на подпись «мои», уже отпечатанные, показания из которых следовало, что я всего лишь случайная жертва и свидетель убийства наркокурьера и подмены сумок. При этом я, как законопослушная гражданка, обнаружив подмену, сообщила о наркотиках органам, а сама подверглась мести бандитов, которые похитили меня дважды, держали неизвестно где в пригородах, а потом бедную заложницу незнамо кто спас и с завязанными глазами привёз в Москву — прямиком в прокуратуру. И, естественно, никаких Харламов и Самбэков я знать не знаю…

— Вы думаете, эта сказка сработает? — спросила я, подписывая показания.

— Это официальная версия, — улыбнулся Георгий Иванович, — кому следует знать подробности, тот их знает. А вы, как свидетель, вправе сказать ровно столько, сколько посчитаете нужным, и не свидетельствовать против себя и близких вам людей. То есть вы имеете право умолчать обо всём, что грозит вашей безопасности.

— Это справедливо, — заметила я, — потому что я действительно пострадала незнамо за что и за чужие грехи расплачиваться не должна.

Согласившись со мной, Владленов выложил мне пачку фотографий и попросил опознать запечатленные на них лица. Я внятно, без запинки и без сострадания называла имена и клички тех, кого видела и следователь удовлетворённо кивал. Среди узнанных мною были и убитые хунвейбины, и следившие за мной бандиты, и окружение Самбэка и… мой Серёженька. Должно быть, при созерцании его сурового лика я не смогла изобразить должное рвение по разоблачению легендарного Бригадира и повисла скользкая пауза, которую сгладило предложение выпить кофе и перекурить.

Я нервно теребила сигарету, раздумывая, стоит ли мне выложить всё начистоту приятному во всех отношениях и внушающему мне доверие хозяину кабинета, когда он сам завёл разговор на эту животрепещущую тему.

— По поводу Бригадира… Мне ваше предположение показалось достойным внимания. Мы попытаемся связаться с соответствующей службой Госнаркоконтроля и согласовать наши действия. Вы наверняка догадываетесь, что это будет весьма непросто. Если всё действительно так, как вы сказали, то мы постараемся, чтобы Рапанов не пострадал…

— Это действительно так! — не выдержав, вскричала я. — Иначе он не стал бы прятать меня у своей матери!.. — и в ужасе от содеянного я прикусила губу. До крови.

Михаил порывисто сжал мою руку, а Владленов уставился на меня невыносимо долгим и внимательным взглядом. Я успела облизать кровь и изменить жалкое выражение лица на решительное, пока он соизволил глубокомысленно заметить:

— Это весомый аргумент… Весьма весомый… — сообразив, что по этому вопросу я замкнулась насмерть, он повёл беседу к концу: — Мне всё ясно, Вероника Борисовна. Обещаю, что предприму все меры по выводу Бригадира из операции, а вы со своей стороны пообещайте мне не заниматься самодеятельностью. Сидите в своей квартире и никуда не высовывайтесь. Думаю, ваш «домашний арест» продлится не более двух недель. Охрану вашего дома обеспечит старший лейтенант Коняев… — я вопросительно взглянула на Михаила, фамилию которого не знала, и тот ткнул себя в грудь. — Очень надеюсь на вашу осторожность, потому что любое неожиданное вмешательство в наши действия может повредить операции и повлечь ненужные жертвы… с обеих сторон…

Естественно, я поняла как сказанное напрямую, так и скрытый контекст! Но мириться со своей бездеятельностью не пожелала:

— А если непредвиденные обстоятельства?! Например, по дороге в институт. Я ведь приехала сдавать госэкзамены, а не сражаться с мафией! Я и так затянула со своей учёбой дальше некуда! Мне надо срочно взять пособия и задания на летнюю сессию!

— Одной поездки вам для этого достаточно? — демонстрируя долготерпение, поинтересовался Георгий Иванович. Я сердито кивнула. — На одну поездку я предоставлю вам сопровождающего. Держите связь через старшего лейтенанта. У меня всё. Спасибо за содержательную беседу.

Более чем прозрачный намёк, что пора уматываться, я приняла легко, можно даже сказать с удовлетворением, и поспешила раскланяться. Михаил без задержек последовал за мной. Коротая время в ожидании мотающейся по своим делам Тоськи, я попробовала подшутить над своим личным охранником:

— Оказывается, ты не только «мишка», но и «коняшка»!

— Только когда ты сверху, заинька, — с доброй усмешкой парировал он.

— Мишка! — смутилась я. — Это что за скабрезные намёки? Об этом больше не мечтай!

— А вот мечтать ты мне не запретишь, любимая, — тихо сказал он.

Я растерялась, но тут, слава Богу, подъехала Тоська:

— Эй, голуби мои! Лошадь подана — садитесь! — мы втиснулись в салон и она поинтересовалась: — Ну, и какова санкция прокурора?

— Велено посадить меня под домашний арест. А товарищ старший лейтенант передан мне в безвозмездное личное пользование и в конвоиры. — Михаил хмыкнул и я добавила: — В рабочее время, конечно…

— Я, как истинный патриот, готов трудиться круглые сутки! — возбудился «мишка».

Тоська расхохоталась, а я сочла молчание наилучшей реакцией на эту провокацию — хотя жутко хотелось сострить по поводу «медвежьих услуг» влюблённого энтузиаста!

Затарившись продуктами, напитками, кофе и сигаретами, мы отправились ко мне. По пути наверх я постучала к Марии Игнатьевне и, наспех чмокнув её восторжённо-испуганное лицо, попросила на прокат чайник и чашки.

— А пироги возьмёте? — с несвойственной ей робостью спросила соседка, не решаясь задать кучу выпирающих из неё вопросов.

— И пироги возьмём, и вас с Тихоном, — радостно пообещала я. — Пироги сию минуту, а вас вечером. У меня там чёрт ногу сломает, надо хоть немного прибраться!