Как он мог так быстро променять ее на какую-то америкоску? С глаз долой – из сердца вон? Быстро же ему надоела Таня, ее независимость и самостоятельность! Думал небось: раз русская, значит, будет ему в рот заглядывать, на задних лапках перед ним ходить? Ничего, мы, россиянки, теперь тоже за себя можем постоять. Ихним феминисткам спуску не дадим!

«Вот он и решил вернуться к своей собственной суфражистке – американской, привычной, – горько подумала Таня. – Она для него понятней, чем загадочная русская душа… Хоть бы позвонил, объяснился. Долларов, что ли, жалеет на звонок? Или трусит, как все мужики, перед неприятным объяснением?»

Таня прислушалась к себе и удивилась: в том месте ее сердца, где раньше помещалась нежность к Тому, теперь не осталось ничего. Было только сожаление о том, что она опять ошиблась. И досада.

Таня снова повернулась к телевизору. Она догадывалась, что сегодняшний день будет интересным.

* * *

Ваня Коломийцев в своем банке с утра тоже просматривал заголовки новостей – только делал это на экране монитора. Информация, которую сообщал Интерфакс в электронной версии, ничем принципиально не отличалась от новостей, что передавал Танин телевизор. Бои на Кавказе, отдых премьера, дебаты в Думе о бюджете… Прошла информация о том, что некая феминистка из Лондона изобрела бюстгальтер, защищающий от насильников. В лифчик вмонтирован приборчик, реагирующий на частоту пульса хозяйки. Ежели пульс непозволительно участится, бюстгальтер подаст резкий звуковой сигнал. В дальнейшем, сообщалось в заметке, «тревожный лифчик» через мобильный телефон можно будет подключать к спутниковой связи, и тогда полиция сможет точно определять местонахождение жертвы. «Вот страсти-то, – подумал Иван. – А если девушке самой захочется и у нее от этого пульс зачастит – тогда как?»

Иван вздохнул и переключился на другие информагентства. Быстро проглядел заголовки. Ни Росбизнесконсалтинг, ни Рейтер в русской версии также не сообщали ни о чем существенном.

* * *

Игорь в это утро спал. Для него половина десятого по-прежнему оставалось несусветной ранью.

Вчера вечером мрачные ребята на джипе доставили его из клиники назад в особняк. В больнице договорились, что ежедневно медсестру будут привозить к больному, чтобы делать перевязку.

А ночью, около двух часов, ему позвонила по мобильному телефону Таня. Голос ее был напряжен и взволнован.

– Не спишь, Игрек?

– Ты же знаешь, я в такую рань не сплю.

– Как твой аппендикс?

– Не болит.

В больничке они договорились о сигнализации. Игорева фраза «не болит» означала, что в особняке все тихо-спокойно. Если бы ситуация отличалась от обыкновенной – излишней нервозностью, к примеру – он бы на вопрос об аппендиксе ответил: «Немного ноет». Когда бы случилось нечто экстраординарное, он бы произнес: «Болит очень сильно».

– Ну, а как ты? – спросил в свою очередь Игорь.

– У мамы диагноз подтвердился, – ответила Таня.

Эта фраза также была кодовой.

– И что? – продолжил Игрек.

– Врачи самые лучшие. Завтра пойдет на рентген.

– Вот как! Пожелай ей от меня скорейшего выздоровления.

– Будем надеяться.

Этот невинный разговор до того разволновал Игоря, что он даже встал с постели и побрел в роскошную ванную в своем номере. Там он, глядя на собственную физиономию в огромном зеркале, позволил выкурить себе сигарету. Шов, ни за что ни про что проделанный в правом боку, болел, собака.

Потом до трех ночи он читал. В особняке было тихо. А в половине четвертого дверь в его комнате неслышно отворилась, и к нему тихонько вошла Марина. Приложила палец к губам и сразу же погасила свет.

Они были вместе до самого утра. Молча и исступленно любили друг друга. В особенные моменты она, чтобы не закричать, вцеплялась зубами ему в плечо. В восемь Марина так же тихо ушла. Игрек сразу же уснул.

В десять утра двадцать пятого октября он крепко спал.

* * *

В то же самое время, в том же самом месте, однако двумя этажами выше Игрека, хозяин особняка, Валентин Николаевич, включил в своем кабинете компьютер. В комнате без окон царил полумрак. Светила настольная лампа, расположенная справа от монитора, да со стены мерцал экран телевизора, наполняя комнату мертвенным светом. Звук был выключен. Углы комнаты, стены с книжными полками и картинами терялись в полутьме.

Валентин Николаевич был приятно взволнован.

Это было его утро. Сегодня будет его игра. Большая, черт ее побери, игра!

Хозяин набрал на клавиатуре один за другим два кода доступа. Вошел в систему и набрал пароль.

Операция начиналась.

* * *

Иван Коломийцев вышел из метро «Красные ворота». Обычно он оставлял свою машину возле банка и по центру города передвигался на подземке: получалось и быстрее, и дешевле.

Ваня воспользовался тем выходом, что располагался прямо в сталинской многоэтажке, напротив памятника Лермонтову. В этой «высотке», москвичи знали, издавна помещалось Министерство транспортного строительства. Но немногие ведали, что теперь здесь определялся показатель, который стал для после-советской России куда более важным, чем какая-нибудь там протяженность железнодорожных линий и путевого развития. В высотке у «Красных ворот» размещалась Московская межбанковская валютная биржа, или, сокращенно, ММВБ.

Иван вошел в высоченные двери министерства и пересек холл. Предъявил пропуск охраннику на входе и вошел в торговый зал биржи. В зале площадью примерно в треть футбольного поля стояло около семидесяти столов, оснащенных компьютерами. Именно тут каждодневно, кроме суббот и воскресений, а также национальных российских (и американских!) праздников, проводились валютные торги ММВБ.

Начинаются торги в половину одиннадцатого утра. Заканчиваются ровно через час, в половине двенадцатого. Курс доллара по отношению к рублю, который установится в момент закрытия торгов, объявляется официальным курсом Центробанка России на будущий день. Исходя из него, весь следующий день производятся все официальные расчеты. Ну, а расчеты не слишком официальные, происходящие в валютных обменках, ориентируются на биржевой курс сразу же после окончания торгов. Приметливые москвичи замечают, что порой уже без двадцати двенадцать охранники в валютках начинают снимать старые цифры купли-продажи и выставлять новые.

В тот день, понедельник, 25 октября, ничто не предвещало неожиданностей. Ровно в половине десятого утра закончилось депонирование. Банки заранее, не позже, чем за час до начала торгов, перевели на счет биржи ту сумму, что они хотели бы сегодня продать (или купить). Это, правда, не означало, что банк непременно продаст или купит ее. Купля-продажа может и не состояться – если курс покажется дилеру банка невыгодным, а обстоятельства или воля клиента позволят ему подождать денек-другой. Но правила оставались правилами: деньги эти банки должны перевести на счет ММВБ не позднее чем за час до торгов. Такой подход ограничивал банки в размахе их спекуляций.