Остальные двое промолчали, но под их взглядами Никите стало неуютно; он даже ощутил холодок между лопатками, будто подул ледяной ветер. Серьезные людишки, подумал он, очень серьезные… Надо вести себя как можно приличнее.

— Проходи, садись, — продолжил «патриарх». — Присоединяйся к нам. — Он хлопнул в ладони и, как по мановению волшебной палочки, откуда-то появилась самая настоящая китаянка — миниатюрная, словно фарфоровая; она принесла полный заварной чайник и чашку для Никиты.

Поколебавшись чуток, Никита снял туфли (старики — а все они были весьма преклонных лет — одобрительно переглянулись) и сел на отведенное ему место — напротив криминальных авторитетов. Он знал, что не каждый может удостоиться сомнительной чести сидеть за одним столом с ворами в законе. А судя по всему, это престарелое трио принадлежало именно к этому разряду — высшему — воровской иерархии.

Китаянка разлила чай по чашкам, все чинно отхлебнули несколько глотков (дрянной чаек! — мелькнула мысль в голове Никиты; то ли китаянка неправильная, то ли ее не тому учили), и «патриарх» произнес:

— Ты, вижу, не очень удивлен нашим «приглашением»…

— Я перестал удивляться с той поры, как пошел в армию, — ответил Никита. — Жизнь полна неожиданностей, часто — неприятных. А на удивляющихся воду возят.

Старые воры дружно осклабились — уголками губ; видимо, им понравилось изречение Никиты.

— А ты мне нравишься, парнишка, — одобрительно сказал «патриарх». — Надеюсь, и в дальнейшем нас не разочаруешь.

— Буду стараться, — ответил Никита без особых эмоций.

— Лады. Вопросик есть к тебе один…

Тут, как по команде, старые воры нахмурились. Никита почувствовал недоброе и внутренне сжался, словно пружина. Он не думал, что его позвали в этот особняк, чтобы грохнуть, но ежели ему светит воровской приговор (знать бы, за что?), то ничего иного не останется, как драться не на жизнь, а насмерть. Конечно, охраны у этой троицы много, но опытный взгляд Никиты сразу определил, что никто из них, по крайней мере большинство, не нюхал пороху и, по идее, не обучен разным боевым премудростям офицера спецназа. А значит, шанс вырваться отсюда у него есть, хоть и мизерный.

— Был у нас старый, верный кореш, да выпала ему недавно нелегкая кончина, — с печальными нотками в слегка хрипловатом голосе продолжал «патриарх». — И нам очень хотелось бы знать, кто его приговорил.

— Извините, но я не в теме… О ком вы?

— Ну вот, ты уже темнишь…

— Я правда не пойму, о ком идет речь. Тем более что с такими людьми, как вы, я незнаком.

— Речь идет о Чугае, — жестко отчеканил «патриарх».

Притворяться было бессмысленно. Никита уже сообразил, кого эти трое подразумевают под «старым корешем». Но ведь воровскую кличку Сейсеича он не мог знать, никак не мог. Ее не назвал даже дед Гаврик. И только Кривицкий опознал в убитом Сейсеиче старого медвежатника Чугая.

— Эта фамилия мне неизвестна, — глядя на вора в законе ясными, можно сказать, просветленными до кристальной честности глазами, ответил Никита.

— Демид, наверное, парнишка не знал его как Чугая, — вмешался худой, как анатомическое пособие, старик с длинным носом-клювом.

— Помолчи, Крот! Сейчас мой базар.

— Понял, умолкаю…

— А имя-отчество Сейсеич тебе что-нибудь говорит? — вкрадчиво спросил Демид; Никита так и не понял — это его кличка или имя?

— Говорит. Я знал Сейсеича. Уважаемый человек, мастер на все руки.

— Знал?..

— Его убили.

— Откуда звон? — быстро спросил Демид.

— «Сарафанное» радио. Городские бабульки судачили.

— А больше ты ничего не хочешь пощебетать нам про Сейсеича?

Знают! Конечно, знают, что Сейсеич вскрыл для него сейф в квартире Колоскова! Откуда? От верблюда… блин! Все-таки старик не удержал язык на привязи. А может, дед Гаврик проговорился кому-нибудь? Ну, это вряд ли. Дед Гаврик своих не сдает и не страдает словесным поносом. Хотя… годы. Люди к старости нередко становятся чересчур болтливыми, иногда не по делу. Все может быть.

— Больше — нет, — ответил Никита. — Но вижу, придется. Несколько дней назад я нанимал его, чтобы он открыл мне один серьезный сейф, от которого утеряны ключи.

— Где находился этот «медведь»?

— В квартире некоего Колоскова.

— А ты что там забыл?! — удивился Демид.

Похоже, фамилия Олега была ему хорошо знакома.

— Колосков и его жена Полина — детдомовцы. Как и я. Когда-то мы дружили. Поэтому Полина и попросила меня найти мастера, который сможет открыть сейф. — Никита соврал не моргнув глазом.

Ему вовсе не хотелось говорить ворам в законе, что волей случая он играет роль частного детектива. Никита знал, что к сыщикам — даже к тем, кто не носит форму, — у «деловых» предвзятое отношение. Об этом ему сказал дед Гаврик, а старик знал тему не понаслышке.

— Ну и что вы там нашли?

— Мелочь. Какие-то бумажки и немного денег. Всего лишь.

— М-да… Непонятно… Тогда ответь мне, с какого бодуна Сейсеич опять полез в эту хазу? Где его и мочканули, порезав на лоскуты.

— Понятия не имею.

— А все-таки?

— Возможно, в квартире был сейф-тайник, набитый баблом. И кто-то об этом узнал, а затем нанял Сейсеича — точно как я.

— Допустим это так, но зачем было его убивать? Или кого-то жаба задавила оплатить услуги Чугая? Конечно, они стоили недешево, но это не повод мочить всеми уважаемого мастера.

— Об этом можно только гадать. Наверное, заказчик был какой-то псих.

— Но кто он? У тебя есть предположения? Может, это вдова Колоскова? Наняла какого-то штукаря, а тот и приговорил Чугая. Может, надо ее поспрашивать… серьезно поспрашивать… — Демид обращался уже к своим товарищам; те солидно кивнули, соглашаясь.

У Никиты екнуло под ложечкой. Он представил, как воры будут пытать Полину — конечно же будут! — и ему захотелось немедленно убить всех троих, что для него было делом плевым. А там — будь что будет.

«А ты, парнишка, оказывается, до сих пор к ней неравнодушен… — скользнула в голове мысль, словно шайба по льду. — Дурак ты, Измайлов, набитый дурак! Нашел кого жалеть… Но все равно такого поворота событий допустить нельзя!»

— А меня «поспрашивать» не хотите? — с вызовом спросил Никита.

Воры переглянулись, и Демид ответил:

— Тебя — нет.

— Почему?

— За тебя поручился Гаврила. Он сказал, что ты честный фраер, хоть и бывший лампасник. Если знаешь, кто замочил Сейсеича, то обязательно скажешь. Сам, без принуждения.

— Конечно, спасибо деду Гаврику и низкий ему поклон, но ему не все известно.