Вот что дала мне “Любовь по правилам и без”: ниспосланную свыше Нэнси, поцелуй Джека и процент от продаж. Этот фильм навсегда останется моим самым любимым – не только потому, что я совершенно не ожидала сняться в таком кино в свои пятьдесят семь лет, но и потому, что благодаря “Любви” я оказалась в компании двух необыкновенных, чудесных людей и получила два подарка и поцелуй.

Перед увольнением новая медсестра оставила мне сообщение.

“У вашей матери начались галлюцинации. После приема лоразепама она начала кричать и трястись. Если ей что-нибудь было нужно, она кричала. Потом схватилась за поручень и отказывалась выпускать его из рук: кричала «Нет» и уверяла, что стена постоянно движется. Она то и дело видит разных людей у себя в комнате. Видимо, лекарства ей не помогают”.

Это объясняло странное мамино поведение во время нашего вчерашнего к ней визита. Она хотела продать дом – и плевать, что на соседнем холме развеян прах ее мужа. Сосну, которую они с ним вместе посадили у дома, она собиралась спилить.

– Мам, присядь, давай все обсудим. И тебе надо поесть, – пыталась вразумить ее я.

Но мама то и дело вскакивала – то чтобы взять что-то, что она забыла, то еще зачем.

– Как называется эта штука для готовки? Забыла. И кто этот мальчик? Не кричи, мальчик, – говорила она, и Дьюк заливался слезами.

Я попыталась утешить сына обещанием свозить его на пляж Биг-Корона.

– Мам, – зашептала Декстер, – спроси у бабушки, можно мне колы?

Услышав шепот, мама резко обернулась:

– Что это она тебе там шепчет? Что вы от меня скрываете?

– Она просто хочет кока-колы, – попыталась объяснить я.

– Пусть тогда спросит меня! Вы, юная леди, в моем доме, так что будьте добры обращаться ко мне напрямую.

– Мам, она знает, что мы у тебя в гостях, просто немного стесняется.

– Ну, если она не хочет со мной говорить, пусть больше ко мне не приходит. Все равно я ей не нравлюсь, верно, девочка? Ну-ка, скажи, права я или нет?

Декстер замерла, а Дьюк принялся тянуть меня за рукав:

– Мам, давай уйдем.

И мы ушли.

Больно было смотреть, как мама пытается справиться с постоянным нервным напряжением, источника которого она не понимала. Мама резко перешла от начальной стадии болезни к ее середине, а может, и к концу. Не знаю, может, это произошло из-за того, что она так яростно сопротивлялась болезни в самом ее начале? Мы с детьми сходили на пляж и заглянули попрощаться с мамой, но к этому моменту она уже забыла, что мы приходили к ней в гости. Она сидела в гостиной и смотрела в пустоту. Когда я поцеловала ее, она спросила, кто я.

А кто ты, Дьюк? Я знаю ответ на этот вопросы. Ты – начало. По утрам я тебя целую, а ты гладишь меня по щеке и говоришь:

– Вот, щечка, ты же этого хочешь?

– А как же поцелуй? – спрашиваю я.

– Нет, никаких поцелуев, – качает головой Дьюк. – Получай то, что тебе полагается, не больше и не меньше.

– Как вы разговариваете со своей матерью, маленький мистер? Давай лучше вставай наконец и пойдем завтракать.

Ты, смеясь, бежишь на кухню и, открыв морозилку, хватаешь оттуда два эскимо в виде Спанч Боба:

– Можешь изображать из себя строгую мамашу в фильмах, а так я знаю, что ты не такая!

– Дьюк Рэдли, положи мороженое обратно. Завтрак – для полезной пищи, а не для сладостей и прочей дряни. Давай приготовлю тебе овсянку.

– Мам, знаешь, что мне не нравится в твоем имени? Оно звучит как смерть.[12] А мы после смерти сможем думать? – спрашивает Дьюк.

– Очень на это надеюсь, Дьюк, – отвечаю я. – Слезь, пожалуйста, со стола.

Тут на кухню с угрюмым видом выползает Декстер, которая всегда была “совой”. Ты говоришь, что будешь овсянку, только если я положу туда коричные хлопья и добавлю две ложки сахара. Я соглашаюсь, включаю телевизор, наливаю молоко в тарелку и ставлю в микроволновку.

Ты нажимаешь кнопку “очистить”, потом “2”, потом “1”, потом “старт”, потом “стоп”, а потом повторяешь весь процесс еще раз.

– Ровно двадцать одна секунда, да, мам?

– Двадцать одна, а не сорок две.

Наконец ты садишься за стол, съедаешь две ложки и начинаешь жаловаться на то, какой толстый у тебя живот.

– Ма-а-а-ам.

– Что, Дьюк?

– А почему вся толстота уходит в щеки?

Открывается кухонная дверь, и к нам присоединяется Линдси Дуэйли – уже с утра с измученным видом.

– Хорошо бы Линдси могла отдохнуть от Линдси, – шепчешь ты.

Декстер высовывает из-под стола ногу, ты запинаешься об нее и спотыкаешься.

– Декстер, я все видела, – говорю я. – Объявляю тайм-аут.

Декстер заявляет, что Дьюк – идиот, и выбегает из кухни.

– Мам, – продолжаешь ты, – а Декстер только меня иногда пугает, или и тебя тоже?

– Все, Дьюк, хватит, – не выдерживаю я.

– Мам, ну почему ты так все усложняешь? Приди уже в себя!

– Дьюк! За что мне такое проклятье? Все, объявляю тайм-аут и для тебя тоже.

– Мам, а я вот не буду говорить “проклятье”, если ты не будешь так говорить. И не буду говорить “придурочный кретин”, если ты не будешь. И не буду слово, которое начинается с “дерь”, если ты не будешь. По-моему, справедливо, а? Как ты считаешь?

– Дьюк, я не собираюсь повторять это еще раз. ИДИ НАВЕРХ.

Ты наконец уходишь, но перед этим прихватываешь целую пригоршню пластиковых солдатиков и прочих супергероев.

– Извини, конечно, мам, но ты мне не поможешь отнести все это наверх?

– ДЬЮК!

– Все-все, мам, извини. Извини. Когда ты умрешь, я буду очень грустить. Зато смогу гладить тебя по щечкам, сколько захочу.

Когда точно Сьюзи Дионисио, мамина новая сиделка, начала кормить ее с ложечки три раза в день? Теперь завтрак отнимает у них по полтора часа. Обед и ужин – по два. Сюзи – терпеливая женщина, она понимает, что маме непросто вспомнить, как нужно глотать. Лекарства она добавляет маме в чай и, передав ей чашку, переключает новый телевизор с плоским экраном на “Улицу Сезам”. Пересадив шестидесятикилограммовое тело Дороти Диэнн в специальный подъемник, Сьюзи смотрит, как ее пациентка поднимается, словно Феникс из пепла. Подъемник переносит Дороти, похожую на огромного младенца с длинным седым хвостиком волос, до инвалидного кресла и усаживает ее, отчего ее голова безвольно стукается о грудь. Как мама будет смотреть “Улицу Сезам”, когда все, что она видит, – это плитки пола, из-за расцветки которого они с папой когда-то так воевали?