«Что я наделал?!» – мысль номер два.

Первым был скорее неосознаваемый порыв. Тем же окровавленным ножом, оборвавшим жизнь Иегуды Пэна, Меклер вырезал из рамы подаренный Сегалом своему учителю холст. Авигдор знал, что с ним сделает. Загрунтует, а потом напишет потрясающий этюд. И станет выше Мойши. Хотя он ведь и так выше, лучше, талантливее. Это очевидно.

…– Распишитесь вот здесь, и вы свободны. Распишитесь! Слышите меня, товарищ Меклер?!

Потеряв терпение, следователь грохнул кулаком по столу и повторил:

– Распишитесь, и вы свободны.

«Свободен», – счастливо ухнуло сердце. И тут же загрустило.

Свободен – да. Но для чего? Опять ненависть, зависть, мучительная пытка подозрений и опасений.

«Я никогда не был счастлив, – понял Авигдор, – никогда вообще не был счастлив».

А потом он увидел ангела и едва сдержался, чтобы не закричать. Ангел кружился, приближался, отдалялся. Редкие прохожие не обращали на это создание ровным счетом никакого внимания. А Авигдору хотелось взвыть от ужаса. Ангел был зеленым. Целиком и полностью.

– Авигдор, твои ангелы зеленого цвета.

Именно так говорил раньше Мойша…

* * *

Света. Светлана. Отличное имя. И так подходит малышке. От отца у девочки светлые золотистые волосики. А глаза Дашины, большие, бездонные.

Вячеслав Горелов наблюдал за тем, как няня, Алина Сергеевна, гуляет с его дочерью. И в горле застревал комок. И страх скребся, заползал в душу.

…Вячеслав постоянно переживал за девочку. А за себя – нет, не боялся ни секунды. Человек ко всему привыкает. И он привык к тому, что в любой момент день может потухнуть, уничтоженный пулей равнодушно нажимающего на спусковой крючок снайпера. Что может взорваться, вспыхнуть, разлететься на мелкие кусочки джип. И что стальной нож пробьет грудную клетку, метнувшись из толпы торопливых суетящихся прохожих.

У него не жизнь – война. В криминальном мире так всегда. Если не ты, то тебя. Надо рвать врагов на клочки, потому что в противном случае сам сдохнешь, как собака.

Но в этом раскладе есть и много преимуществ. Не надо каждый день ходить на работу, чтобы получать гроши. Не надо ни перед кем прогибаться. Свобода, независимость, деньги. Все это есть, если есть сила воли. А еще только в этом мире можно узнать, что такое дружба. Настоящая мужская дружба, когда знаешь: за тебя пацаны любому горло перегрызут и не будут уточнять, что, да как, да почему. Перегрызут. Главный сказал – и точка.

И главный должен быть один…

Это Вячеслав просек четко.

Наташка, малолетка, сладкая девочка. Она влюбилась в него, как кошка. Конечно, детке нравился его образ жизни. Лучшие кабаки, фирменные шмотки, отдых в любой точке земного шара. Да все, что угодно. Чего только душа пожелает. Она романтизировала бандитскую жизнь, не видела грязи, крови, боли… И все же Вячеслав знал: его малолетка влюблена по уши. Она вцепилась в волосы официантке, решив, что ее мужчина слишком нежно посмотрел на эту девушку. Она устраивала ему допросы. Она – сама еще ребенок – мечтала об их малыше.

И он был бы счастлив. Но непонятки с конкурирующей группировкой становились все серьезнее.

Сначала его, «гореловские», бились с «морозовскими» за рынок. Отбили рынок – те позарились на заправки. И торговый центр, и банк.

Когда отстрелили Корявого, фактически его правую руку, самого близкого пацана, Вячеслав Горелов понял: «морозовские» пойдут до конца, надо срочно прятать Наташку. Он уже послал за ней машину. Уже добазарился со знакомой бабкой в глухой деревне, которая всегда помогала бригаде. Когда его «быки» прирулили к коттеджу, дом пылал, объятый пламенем.

Если бы только его малолеточка погибла там, в пожаре.

Но нет. «Морозовские» затащили ее на свою базу, а потом слали ему такое видео, что у него, человека не слабонервного, кровь стыла в жилах. Эти суки трахали ее всей бригадой, тушили сигареты о нежное тело, отрезали тоненькие пальчики. А потом передали посылку. В окровавленной тряпице была голова. Наташкина голова…

Кусочки его девочки давно покоятся с миром на кладбище. У малолетки лучший памятник. Давно нет в живых никого из «морозовских», мучивших Натку. Только от этого не легче. И не безопаснее. Так что единственное, что можно сделать в этой ситуации, – это просто не подпускать к себе никого. Девчонки целее будут. А для того чтобы потрахаться, есть проститутки.

Его группировка росла, набирала мощь. Наступил тот момент, когда Вячеслав уже перестал понимать, насколько велика сфера его влияния, сколько бабок лежит на счетах, какие тачки и дома находятся в его собственности. Деньги текли рекой, девочки были готовы на все. Сутенер даже рассказывал, что дерутся его подопечные за право провести ночь с самим Горелым, но… Во всем этом не было ни малейшего смысла.

Как-то среди ночи Вячеслав проснулся от сильной сердечной боли. Смерть находилась рядом, он почувствовал ее ледяное дыхание. Но решил не сдаваться. Еле хватило сил сползти с кровати и проглотить какую-то таблетку. Боль ослабила свою хватку, стало получаться думать…

– Мне всего тридцать шесть, – пробормотал Горелов, потирая ноющую грудь. – А здоровье, кажись, ни к черту. Не убьют, так сдохну. И что дальше? Кому все это – бабки, имущество? И дело не только в бабках. От меня ничего не останется. Бригадой станет заправлять другой. А я? Что останется потом именно от меня?..

И вдруг нашелся ответ. Простой и незамысловатый. Неистово, неимоверно Вячеслав захотел одного – ребенка. Своего ребенка, свою кровь и плоть, наследника.

Осуществить это можно было лишь одним способом. Сохранить все в тайне. Никому ни слова. Тогда, даст бог, пронесет, не будет ни видео, ни головы в тряпице, ни памятника на кладбище.

Он стал присматриваться к своим временным подругам и с досадой понял: все подсажены на наркоту. Не кололась лишь пара девок, но те бухали как не в себя.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Если ты залетишь от клиента, что будешь делать? – спросил он у Кати.

Та пьяно хихикнула:

– Аборт сделаю, нах… мне ублюдок.

А Даша вдруг серьезно на него посмотрела. Если бы Вячеслав не видел, как она уговорила бутылку коньяка, решил бы: девчонка трезва, как стеклышко.

– Рожать буду. Убийство – грех.

От радости и волнения у него в тот вечер ничего не получилось. Он заплатил Даше втрое больше обычного. И отвел себе месяц на здоровый образ жизни. Не курить. Не бухать. Хватит и того, что будущая мама то и дело прикладывается к бутылке.

Зарождение новой жизни он почуял своей звериной интуицией сразу же. И гладил плоский животик пьяной Даши, целовал, шептал:

– Ты потерпи, малыш. Прости меня. Все будет хорошо.

В часы их свиданий он не позволял ей пить. Кормил ее, совал пачки денег, запрещая себе думать о том, что Дашу можно оставить в этом особняке, или спрятать в надежном месте, и ждать ребенка, и быть счастливым.