Он заметил, что Фейт не одна; увидев его, посетительница встала со ступеньки, завернувшись в вуаль, похожую на синие ночные сумерки. Он узнал ее по этой вуали: подруга Фейт, Тьеве. Ему никогда не удавалось как следует разглядеть ее – только черные, цвета эбенового дерева руки. Да еще из-под шалей и шарфов доносился порой нежный перезвон висевшего у нее на шее ожерелья из колокольчиков. Он уже спрашивал Фейт, почему Тьеве никогда не открывает лица; неужели она такая некрасивая или, может, обезображена чем-то? Но Фейт сказала, что таковы обычаи ее родной планеты. За все время он видел еще только одну или двух землячек Фейт – женщин, тщательно укутанных в шарфы и вуали и сопровождаемых дуэньями. Тьеве чувствовала себя в присутствии мужчин явно неловко, и он ощутил некое ревнивое удовлетворение, поняв, что она уходит только потому, что заметила его. У Фейт было много друзей-мужчин, однако непохоже, чтобы среди них был кто-то, значивший для нее больше, чем просто друг. Порой Спаркс даже думал, уж не дала ли она обет безбрачия?

Когда Тьеве удалилась под перезвон своих колокольчиков, Фейт повернулась к нему – с неуверенной полуулыбкой:

– Спаркс?.. Это ты? – Малкин, кот Фейт, мяукнул в ответ, подтверждая справедливость ее догадки; Малкин как всегда сидел на своем посту у дверей мастерской.

– Да. Здравствуй, Фейт. – Спаркс нерешительно остановился возле нее.

– Ax, какой приятный сюрприз! Садись, где нравится, не стесняйся. Как давно тебя не было – несколько месяцев!

Он сокрушенно покачал головой, признавая свою вину, и осторожно сел, стараясь не задеть расставленные на ступенях подносы.

– Да, верно… Прости, я…

– Нет, нет, не извиняйся. – Она замахала руками, добродушно отпуская ему все грехи разом. – В конце концов, ведь и я не так уж часто заходила к тебе во дворец!

Он рассмеялся.

– Ты никогда не приходишь.

– Ну, значит, это мне нужно благодарить тебя за то, что пришел навестить меня. – Она ощупью нашла маску, которую отложила. – Расскажи мне, как там, во дворце, – о чем сплетничают, что носят, во что играют, о какой бредятине спорят… Мне хочется поболтать немного. Тьеве очень талантлива в том, что касается работы с иглой и шелком, но она всегда такая печальная… – Фейт нахмурилась чему-то невидимому, потом протянула руку к подносу, полному разноцветных бусинок, и неожиданно перевернула его. – Ах ты черт! – Малкин нервно вскочил и тут же скрылся в мастерской.

– Погоди, дай-ка я… – Спаркс наклонился, с трудом успевая ловить бусины, ручейком скатывавшиеся по ступеням. Потом поставил поднос и принялся терпеливо собирать остальное, успокоенный этим бездумным занятием. – Ну вот. – Он вручил ей последние три бусины, вновь ощутив благодатный покой ее дома – совсем как тогда, когда жил здесь.

– Вот видишь, все из-за того, что я по тебе соскучилась. – Фейт улыбнулась, когда он положил бусины ей в раскрытую ладошку. – И не только по твоим терпеливым рукам – но и по твоей музыке, по твоей способности удивляться всему…

Спаркс, стиснув руки между коленями, промолчал.

– Ты мне не поиграешь? Очень давно я твоих песен не слышала.

– Я… – Он проглотил застрявший в горле комок. – Я не взял с собой флейту.

– Не взял? – В ее голосе было больше недоверия, чем если бы он сказал, что забыл одеться. – Почему же?

– Я… мне в последнее время что-то не хочется играть.

Она сидела, склонив голову над незаконченной маской и ожидая, что он скажет еще.

– Я сейчас слишком занят, – он словно оправдывался.

– А мне казалось, что королеве была нужна именно твоя музыка.

– Больше уже нет. Я… теперь занимаюсь другими вещами. – Он поерзал на твердой ступеньке. – Совсем другими…

Она кивнула; он и забыл, как может смутить неожиданный взгляд ее «третьего глаза».

– Ну да, играешь и пьешь. Слишком много пьешь! В «Видимом параллаксе» небось? – Она явно все знала.

– Откуда ты… это знаешь? – Ему стало не по себе.

– А запах? Они привозят свою отраву с Н'дойля. Каждое место обладает своим запахом, особенно то, где употребляют наркотики. А голос у тебя что-то хрипловат.

– Раз так, то скажи: проиграл я или выиграл?

– Выиграл. Если б ты проиграл, то не спрашивал бы меня с таким самодовольством.

Он засмеялся, но как-то натужно.

– Из тебя бы хороший легавый получился.

– Нет. – Она покачала головой и поискала с помощью иглы бусину с подходящим отверстием. – Чтобы стать полицейским, нужно обладать определенным чувством нравственного превосходства над другими; а я не желаю судить и оценивать поступки таких же, как я сама, грешников. Ну вот… – Бусина села точно на место. – Подай-ка мне несколько зеленых перьев, пожалуйста.

– Я знаю, что ты судить, никого не станешь. – Он передал ей перья.

– Именно поэтому ты и пришел сюда сегодня? – Она общипала с перьев лишний пух. – До тех пор, пока ты будешь уходить от игорного стола сразу после выигрыша, королева не станет сердиться из-за того, что ты соришь ее деньгами в казино, верно?

– Она рада, когда я играю, развлекаюсь… Да, она дает мне деньги! – Слова звучали жестко; он чувствовал, как его тайна топорщится внутри, стремясь вырваться наружу – и вырвется непременно, это всего лишь вопрос времени.

– Дает? Неужели только за красивые глаза? – Фейт как будто сомневалась.

– Нет. Я узнаю для нее разные вещи про инопланетян и про то, что они делают и каковы их планы; потом я рассказываю ей…

– Я считала, что для подобных целей у нее есть Звездный Бык.

– Вот именно. – Он чувствовал себя настолько свободным от каких бы то ни было законов и условностей, будто замкнул себя и Фейт в единое пространство, окруженное непроницаемыми стенами, однако голос его, который должен был бы гордо звенеть, прозвучал еле слышно:

– Звездный Бык – это я.

Она вздохнула, точнее, судорожно всхлипнула, как маленькая девочка, но в ответ не сказала ни слова. Помолчав, она снова заговорила:

– Да, я слышала, что во дворце новый Звездный Бык… Но ты, Спаркс?.. Ты, сын Лета, такой… – юный. Но она этого слова не произнесла.

– Я сын Лета только наполовину. И все, что я сказал, правда.

– Но почему? – Руки Фейт застыли над разинувшей рот маской.

– Потому что она удивительно похожа на Мун! А Мун больше нет. – Ариенрод была для него сейчас тем единственным, что осталось неизменным, настоящим, реальным в опостылевшей жизни; она была более реальна, чем его собственная плоть… – Ариенрод все знает о Мун; знает, что та значила для меня. Она единственная, кто мог понять… – Слова, словно истекая кровью, выползали у него изо рта, но он продолжал рассказывать, опуская, впрочем некоторые подробности, о том, как разворачивались события во дворце, когда они с Ариенрод узнали, что Мун похитили. – …И мне пришлось вызвать Звездного Быка на поединок – потому что я люблю ее. И она позволила мне его вызвать. И я победил…