— Окделлы любят только раз… Я полюбил. Катарина, меня ждет война. Ты права, наша встреча может оказаться последней. Я должен знать правду!

— У нас нет будущего, Дикон. — Руки, мнущие кисти шали, те же руки, ломающие ветку акации. Теперь в них четки. — Нет и не может быть. Есть причина…

— Причина может быть лишь одна — ты меня не любишь.

— Пусть будет так, — печально и безнадежно произнесла женщина, и Ричард понял, что она лжет. — Я тебя не люблю и никогда не любила. Прошу вас, герцог, уходите.

— Это неправда! Неправда…

Катарина не ответила, даже не пошевелилась. Она лгала, в этом не могло быть сомнений. Лгала, потому что не считала себя вправе быть счастливой на могилах Фердинанда и Алвы.

— Не мучай себя. — Второй раз за день Ричард коснулся хрупких пальцев. Женщина вздрогнула, но руку не отняла.

— Ты видел эра Августа? — Она больше не хотела говорить о любви, и Ричард не настаивал. — Он здоров?

— Да. К нему очень хорошо относятся. Он гуляет, ходит в церковь… Он бы тебе рассказал, как по приказу Альдо относятся к узникам. Как в самом деле относятся… Это совсем не то, что ты воображаешь! Не то, что видела ты.

— Может быть… Но Багерлее — это не собственный дом.

— Поговори с Робером. Это из-за него! Он ненавидит эра Августа из-за кольца…

— Из-за кольца? — Светлые глаза недоуменно распахнулись. — При чем здесь кольцо?

— Неважно! — Святой Алан, как он мог забыть, что она ничего не знает. Не знает, что, спасая ее, Повелитель Скал унизился до яда. — Эр Август ошибся, а Робер заупрямился.

— Эпинэ всегда были упрямцами, — слабо улыбнулась Катари, — как и Окделлы… Это их и погубило. Эр Август говорит с тобой обо мне. Будет справедливо, если я расскажу о нем. Кансилльер пытался остановить заговорщиков. Он умный человек, и он сомневался в успехе восстания… К сожалению, послушались не те… Эр Август спас тех, кто хотел спасти себя, а не Талигойю. Придды и другие… Я знала не все, вернее, почти ничего не знала. Со мной никто ни о чем не говорил, пока не пришел эр Август. Он объяснил, что Эпинэ и Окделлы подняли восстание, что это безумие…

— Это не было безумием! Если б Ворон не перешел Ренкваху…

— Агония длилась бы дольше, только и всего… Ты видел Дараму, ты слышал про Фельп, а ведь кэналлийцы не так страшны, как бергеры и ноймары. Приняв помощь от Дриксен, Эгмонт принял кровную вражду, а Первым маршалом тогда был Ноймаринен. Твое счастье, что ты его не знаешь… Это все сложно, я и сейчас понимаю не все, но Рудольф не отпустил бы никого! Их бы даже не обезглавили — повесили. На месте Надора остались бы развалины…

Сейчас не осталось и развалин, но Катари не знает. Она совсем ничего не знает, и хорошо. Боль Повелителя Скал принадлежит ему одному.

— Я понимаю.

— Нет, ты не понимаешь! Ворон не должен был вести армию… Это я уговорила сперва Фердинанда, а потом его. Я поступила подло, Ричард, подло и глупо! Я должна была честно сказать, что Алва получит мою плоть, но не мою душу, а я стала лгать о любви…

Создатель, какой же мерзкой кошкой я была! Мерзкой и глупой… Это мужчина может обмануть женщину, заставить ее поверить во все, что он хочет… Разумеется, Ворон понял, что я лгу. Мужчина, настоящий мужчина всегда знает, любят его или нет, что бы женщина ни говорила. Твой отец знал. И Рокэ знал… Он возненавидел меня за мою ложь, и я его понимаю. Поэтому я должна… Должна искупить. Все началось с меня…

— Нет, Катари. Все началось с того, что Олларам отпущен один круг. Их никто бы не спас — ни Ворон, ни бергеры. Последний Оллар умер, не оставив наследника. Твой сын будет повелителем Ветра… Когда он вырастет, то узнает, кто был его отцом. И простит… Начинается его Круг, Катари. Круг Карла Борраски. Так суждено.

— То, что ты говоришь, грех!

— Ты…

— Ричард, если мы уцелеем… — Тоненький голос окреп, напомнив о суде, о том, как она спорила с Альдо. — После войны мы поговорим обо всем, обязательно поговорим. Может быть, я… Я перестану бояться счастья, но я должна тебя предупредить. Я позвала тебя для этого, не могла не позвать!

Ричард, твой король не стоит ни твоей верности, ни верности Робера. У него холодные глаза, они не улыбаются, когда улыбаются губы. Он жесток, Дикон, и думает только о себе. Только… Даже Ворон думал о Талиге, о своих солдатах, о варастийских крестьянах, наконец! Для Альдо Ракана люди ничто… И правда ничто, и справедливость. Он… Дикон, я боюсь, он не верит в Создателя…

В этом она права, но только в этом. Как объяснить эсператистке разницу между людьми и потомком богов? Альдо не может быть таким, как все, он не имеет на это права.

— Герцог Окделл, — врач стоял в дверях и с укоризной смотрел на Ричарда, — вы говорите тридцать шесть минут. Госпожа Оллар, почему вы встали?

— Мне лучше… Брат Анджело, не волнуйтесь, герцог Окделл уже уходит. Ричард, я благодарна вам за сочувствие. Когда будете писать в Надор, засвидетельствуйте от моего имени уважение вашей матушке и передайте вашей сестре и госпоже Арамоне, что я очень по ним скучаю.

— Конечно, — выдавил из себя Ричард, — я… Я засвидетельствую.

1

Валтазар не подвел. Когда Марсель, скрывшийся под бурчание пьяненьких философов в комнатах Марианны и тут же покинувший гостеприимный дом через подвал, явился на условленное место, дух уже витал у ствола гигантского каштана. Ворюга успешно подтвердил одно из любимых папенькиных правил — на мерзавца можно полагаться в большей мере, чем на человека порядочного. Разумеется, если знать, с какого бока зайти. Если же мерзавец мертв и, следовательно, в некотором смысле беспомощен, а его пороки живы, то он надежней торского нефрита. Того самого, при попытке расколоть который сломали наковальню.

— Простите, я не умею летать, — извинился Марсель в ответ на исполненный укоризны потусторонний взгляд. — Куда мы направляемся?

В ответ призрак сорвался с места. Переваливающаяся походка и внушительный, хоть и полупрозрачный зад создавали обманное впечатление медлительности, но стремящийся к вазам Валтазар несся со скоростью рысящей лошади. Марселю пришлось почти бежать, благословляя свою предусмотрительность: не брось виконт в спальне Марианны камзол с пузом и башмаки на высоких каблуках, он бы неминуемо отстал, а время было дорого как никогда.

Человек и призрак промчались мимо кладбищенской стены, обогнули глядящую слепо церковь, и Валтазар нырнул в нишу, где прятался безголовый и безрукий святой. Призрачные пальцы ткнулись в щербатые босые ноги. Рожа духа отчаянно сморщилась, словно от немыслимых усилий. Марсель кивнул и принялся нажимать на мокрый камень. Лязгнуло, Валме подмигнул нетерпеливо колыхавшемуся сообщнику и налег на постамент. Сперва не случилось ничего, потом раздался мерзкий хруст, и безголовый подвинулся. Открылся люк, в который винтом уходили треугольные ступени. Из дыры тянуло плесенью, ржавчиной и холодом.