«Кое-какие его проделки просто невозможно забыть, — продолжил Гарри. — Однажды приехал к нам бывший морской пехотинец, из Вьетнама, три месяца пробыл дома. Пришел в бар к Эрни и выпил пятнадцать бутылок пива, а один парень из колледжа притащил его к дому Райса, мы его называли домом хиппи, и там был Оутни. Они входят, и морпех с порога начинает орать: „Сосунки проклятые, не хотите родину защищать, я вас проучу“. Сам я спал, а Оутни все услышал. А этот чувак хотел наброситься на Райса. Оутни выскочил голый, подбежал к ним и конкретно так выступил, как Джерри Рубин на суде в Чикаго, против всех этих свиней. И наскочил на морпеха. Тот от одного его взгляда на три шага отпрянул. А Оутни вытащил свой член и начал трясти им перед морпехом, а потом повернулся к нему голой жопой и показал фак пальцем. Слушай, приятель, только мы этого чувака и видели».

Райс рассказал: «Но иногда Оутни начинало клинить. Словно помрачение какое вдруг на него находило, и куда бы он ни дернулся — выходило ему это боком. Даже когда ничего не делал, а просто сидел и слушал рок-н-ролл. Ему нравились „Black Sabbath“. И они обошлись ему в сто пятьдесят баксов. Поехал в Канзас-Сити на их концерт и сначала потерял билет, так что пришлось купить новый, а еще встретил одного нашего чувака без денег и без билета. Ну Оутни и ему купил билет. Ну и еще всякого дерьма напокупал в тот день. А после концерта решил, по привычке, помочиться прямо на улице, и его оштрафовали на сто долларов.

А в другой раз он ехал с одним чуваком через Кингсвилль, где раньше работал в литейке, а свиньи-копы задержали их не то за сильные выхлопные газы, не то еще за что. И они сидели в патрульной машине и ждали, пока приедут копы из полиции округа и выпишут штраф, потому что у тех копов не было такой власти или еще что. И Оутни говорит копу: „Я что, под арестом?“ А коп отвечает: „Нет, не под арестом“.

Тогда Оутни выхватил ключи у своего приятеля, запрыгнул в машину, рванул с места, развернулся, показал свиньям фигу и помчался от них со скоростью сто миль в час. И он все время так гнал, а свиньи бросили свой дорожный КПП и понеслись за ним, потому что он взбудоражил всю округу. А он поехал в Холден и взял у своего брата, Пацана, мотоциклетный шлем и перчатки и вернулся в Кингсвилль, так как знал, что свиньи от него не отстанут. И он с ревом на скорости сто миль в час подъехал к тому КПП и остановился у патрульной машины, в которой сидел его приятель. Один коп вытащил револьвер, прицелился, весь трясется и говорит: „Не дергайся, Симпсон, и иди сюда“. А Оутни был в шлеме и перчатках, и все равно он только что сделал этих свиней. А следующую ночь провел в тюрьме».

Вин Аллен рассказал: «Мы тогда были в Холдене, и меня обвинили в оскорблении суда, надо было все это видеть. Типа Райс, Оутни, я и его брат Пацан туда приехали, и Пацан нарушил правила движения, ему предъявили обвинение, хотя ничего он неправильного не сделал. И судья уже говорит ему, что он виноват, а я и говорю: „Дерьмо“, — а судья меня оштрафовал. А потом судья вызывает меня и говорит: „Ты знаешь предыдущего обвиняемого?“ А я говорю: „Да, знаю, он американский гражданин“. А потом один из копов говорит: „Мальчик, пошли-ка со мной“. Просекаешь — „мальчик“?! Ну и я уже собираюсь с ним идти. А Оутни говорит: „Кончаем базар. Я заплачу за негра штраф“. Они так и сели. Словно языки проглотили. И улыбнулись. А Оутни говорит: „Мы сами ниггера проучим — посадим его в клетку“. Бля-а, мы всю дорогу до города смеялись. Судья, верно, подумал, что Оутни собирается мне член отхватить, или горло перерезать, или еще что».

Все последние месяцы Чарли Симпсон расписывал своим друзьям, какой он хочет купить участок земли. «Буду жить как Торо, — говорил он. — Точно так, как старина Генри Дейвид. — И смеялся: — И в гробу я видел всех этих патлатых чуваков хиппи».

«Он только и думал, как купить двенадцать акров земли, — рассказал Райс. — О, черт, два месяца одним этим занимался — мечтал и планировал, что будет там делать. Только землю и хотел, а этот долбаный фермер, настоящая деревня, говорит ему: „Ладно, продам тебе землю“. Дерьмовый участок, но Оутни он нравился, одни камни и пустошь, ничего там не растет. А деревня говорит ему: „Надо только взять кое-какие бумаги в столице, заполнить формы, и все“. А у Чарли были деньги, он все приготовил, осталось только отдать деньги этой деревне, и дело с концом. И это была бы его земля. Он бы нас туда привез, мы бы посидели на камнях, выкурили пару косяков, а Оутни сказал бы: „Всегда рад гостям. Это моя земля“. Ну а потом что-то там такое случилось, и фермер заартачился: „Э, черт, не буду я землю продавать, много волокиты, и в любом случае не продам ее хиппи“».

В среду, 19 апреля, мечты Чарли Симпсона о каменистой пустоши рухнули. А в пятницу, 21-го, он отдал полицейским деньги на эту мечту, заплатив залог за своих друзей.

После этого он поехал домой и сообщил отцу, что забрал деньги из банка, и полуживой, с землистым лицом старик спросил:

— А как же покупка земли?

— Теперь не важно.

Он открыл шкаф и достал оттуда полуавтоматический карабин М-1, который купил у приятеля, пояснив отцу, что едет в Харрисонвилль освобождать друзей из тюрьмы.

— А зачем тебе карабин? — спросил старик.

— На всякий случай, — ответил Оутни.

5 Помрачение

«Симпсон — мое имя, а революция — мой род занятий» — эти слова не понравились шерифу Биллу Гауху, но он промолчал. Волосатики шумели все утро и совсем его достали. Надо было выкинуть их поскорее из тюрьмы и наконец-то вздохнуть спокойно. То-то было бы наслаждение! А старые алкаши для его камер всегда найдутся. Веселенький получился уикенд: сначала приехали пожарные, а потом эти помешанные волосатики все твердили — даже в камерах — об акции протеста на следующий день.

Так Гаух не сделал Симпсону ничего плохого, даже когда тот сказал «Свободу народу!» таким громким голосом, какого шериф не привык слышать в своем офисе. Он пересчитал купюры, прикинул, сколько продлился арест, и приказал помощникам начать освобождать волосатиков из камер. Симпсон широко улыбался, но казалось, что он не спал неделю. Белки его глаз стали совсем красными, а руки непрерывно двигались. Когда вошел Андерсон, Симпсон посмотрел на него так, словно хотел убить. Шериф не успел и глазом моргнуть, как Оутни схватил Андерсона за грудки. «Слушайте, — сказал шериф, — если устроите здесь драку, посажу обоих в камеры. Сколько бы денег у вас ни было».

Когда Джон Андерсон входил в дверь, Райс Риснер только что вышел из камеры и подошел к стойке. «Андерсон работал в «Трансуорлд Эр Лайнз», что-то связанное с электроникой, но всегда называл себя нашим другом, хотя и поругивал за наркотики. Андерсон был там накануне вечером, во вторник, когда нас упекли в тюрьму. Денег, чтобы нас оттуда вытащить, у него хватало, но он ничего не сделал. Не хотел тратить свои баксики. Оутни все понял и, когда увидел Андерсона, сказал: «Ты, долбоеб, говоришь, что дружишь с нами. Больше не пудри мне мозги».

Все видели, что Оутни не в своей тарелке. «Да, он устал, — рассказывает Вин Аллен, — но не только. Он был не в себе. Думаю, дело в деньгах, он их копил на эту землю, только о ней и думал, а пришлось оставить их в тюрьме. Ну и я его тоже вывел из себя. То есть Чарли по-настоящему меня любил. И когда узнал, что мое освобождение так дорого стоит — на тысячу долларов дороже, чем остальных, на него это сильно подействовало. Заявил мне, уже после того как нас вытащил: „Ниггер, если бы твоя жопа была такой же белой, как мое лицо, ты бы в это дерьмо не вляпался“. И еще: „Эти долбоебы однажды ночью привяжут тебя к дереву и линчуют“. И он рассмеялся. Оутни всегда был такой. Шутил и смеялся, хотя внутри у него все клокотало, словно бомба сидела в голове».