Естественно, советские пропагандистские статьи и официальные документы свидетельствуют об обратном. 18 января 1943 года на первом после освобождения заседании исполкома Миллеровского горсовета депутатов трудящихся были подведены некоторые неутешительные итоги пребывания немцев в городе: «За 6-месячное пребывание в городе фашистские людоеды оставили страшные кровавые следы… Более 2 тысяч человек, главным образом молодежь, фашистские изверги угнали в рабство в Германию… Немецкие оккупанты завершили свои злодеяния почти полным разрушением города. Сожжена и взорвана городская больница и все лечебные учреждения, все школы города и библиотеки, предприятия, железнодорожный узел и сотни жилых домов»[248]. Еще более страшную картину после освобождения можно было наблюдать в Ростове-на-Дону: «..Немецкие захватчики оставили наш город с нанесенными ему значительными повреждениями. Груды обломков разрушенных и сгоревших зданий, воронки на мостовых и тротуарах, разбитые и поврежденные жилища, бездействие водопровода, канализации, освещения, наличие громадного количества мусора во дворах и т. д., такова картина района на момент изгнания фашистов»[249]. Летом 1943 года, через полгода после изгнания немцев, в нескольких номерах газеты «Донской коммунар» была напечатана большая статья некоего Александра Рассказова, повествующая о «прелестях» фашистского оккупационного режима и об отношении немцев к казачеству: «В Меркуловском пятнадцать немцев изнасиловали шестидесятилетнюю старуху… Зимой в Лиховидовском фашисты привязывали к тополям шесть колхозниц…»[250].

После изучения подобных противоречивых свидетельств невольно возникает вопрос, кому же верить? Казакам-эмигрантам, которые всячески пытались оправдать свой выбор, или советским официальным документам и свидетельствам?

По всей видимости, истина лежит где-то посередине. Надо признать, что многим действительно удалось неплохо устроиться при немцах. Те, кто ждал прихода своих «освободителей», получили то, что хотели, — мнимую политическую свободу, возможность заняться собственным делом и перспективу участвовать в «восстановлении» жизни на казачьих территориях после освобождения от «большевистского ига». Действительно, почти во всех освобожденных городах и больших станицах на территории Дона, Кубани и Терека очень скоро стали открываться частные кафе, кондитерские, столовые, рестораны, пивные. Со временем начали развиваться и кустарные ремесла: сапожные, швейные, столярные, механические, парикмахерские и др. В крупных городах открывались даже небольшие галантерейные магазины, а вскоре появились и стали быстро набирать обороты и мелкие предприятия: мыловаренные, кожевенные, свечные, бытовой химии, горшечно-кирпичные и прочие. «В последнее время в ре, — отмечается в газетном репортаже с оккупированной Кубани, — открылось кондитерское производство по выработке пирожных, кексов, пряников, тортов и других изделий. В Ейске, по инициативе директора консервного завода Фомина, был оборудован цех по выработке водки из арбузных отходов… Управление городского хозяйства в Екатеринодаре приступило к переименованию улиц города. В большинстве случаев улицы получают прежние названия. Целый ряд артистических бригад казачьих городов обслуживает на фронте солдат и офицеров Германской армии. Некоторые группы уже дали свыше 50 концертов»[251].

Даже генерал П.Н. Краснов начал питать иллюзии, будто немецкий оккупационный режим вовсе не так страшен, что у казаков большое будущее в «Новой Европе». «Имею сведения, — пишет он 26 сентября 1942 года атаману Балабину, — что на Дону: Новочеркасск совсем не разрушен и в нем нормальная идет жизнь, под управлением атамана Округа и городского головы, что собор, кроме куполов, с которых снята покрышка, цел, и в нем идут торжественные Богослужения, что Ростов разрушен только на 16 %, что станицы восстанавливают свою жизнь и прежде всего восстанавливают свои храмы, а там, где они вовсе разрушены, приступили к постройке новых храмов, что примерно 2/3 казаков остались живы. Они скрывались в других губерниях, как рабочие и шахтеры, и теперь возвращаются в родные станицы. В станицах избраны Атаманы, в округах Окружные атаманы, работающие с Германской Комендатурой в полном согласии, что более семи тысяч пеших и конных казаков сражаются вместе с немцами за свободу Тихого Дона, что по всем станицам учреждены станичные дружины, пешие и конные, которые борются с местными коммунистами… Да будет и дальше так! Да встанет Тихий Дон, и светлая Кубань, и бурный Терек, и станут жить так, как жили много сотен лет тому назад верные заветам предков»[252].

Те же, кто не мог жить с сознанием своей второсортности, с ежеминутным ожиданием смерти или надругательства, шли в партизаны и приближали в меру своих сил и возможностей день освобождения от немецких захватчиков. Но, как это часто бывает, тяжелее всех приходилось простым, мирным людям, которые хотели только одного — чтобы им не мешали спокойно жить и работать. Именно эта часть казачества, порой не зная о том, что в соседней станице действует новое «казачье» правительство, и уж подавно не зная, что они «истинные арийцы», голодала и была вынуждена отдавать последнее проходящим немецким частям, казачьим формированиям или партизанским отрядам. Именно на их плечи ложились все тяготы немецкого оккупационного режима. А о том, что он не был таким уже легким, как его иногда пытаются представить, свидетельствуют даже немецкие документы. Например, в письме-рекомендации Мартина Бормана Альфреду Розенбергу от 23 июля 1942 года относительно политики на оккупированных территориях, которое было написано по поручению Гитлера, говорится буквально следующее: «…Опасность, что население оккупированных восточных территорий будет размножаться сильнее, чем раньше, очень велика… поэтому мы должны принять необходимые меры против размножения не немецкого населения… Например, ни при каких условиях не должны проводиться прививки и другие оздоровительные мероприятия… По мнению фюрера, вполне достаточно обучать местное население… только чтению и письму. Ни в коем случаемы не должны какими бы то ни было мероприятиями развивать у местного населения чувство превосходства! Необходимо делать как раз обратное! Вместо нынешнего алфавита в будущем в школах надо ввести для обучения латинский алфавит»[253]. В качестве еще одного примера, очень точно характеризующего все тяготы немецкого оккупационного режима, можно привести таблицу «Суточных продовольственных норм для местного населения на 1942/1943 хозяйственный год»[254].