– Но вернуться нелегко. Там примут только своих. Им откроют объятия.

Все десять насторожились. За время плена они привыкли ко всему. И к провокациям. К самым различным. К таким тоже. Поэтому молчали. Им хотелось знать, что будет дальше. Что еще скажет незнакомец.

– Я приехал, чтобы облегчить ваше возвращение домой. Помочь!

Это другое дело. Обладатели серых свитеров оживились. Стали переглядываться. Возвращение домой было самым опасным и самым рискованным делом. О приземлении на родной земле думали постоянно, думали со страхом. Немцы ободряли их, гарантировали безопасность. Каждому сулили отличнейшие документы. Показывали. Давали пощупать. Действительно, документы не вызывали подозрений. Именно такими они пользовались когда-то. И все-таки это лишь документы. Бумажки. А предстояло явиться самому. Смотреть в глаза людям. Говорить с ними. Предстояло жить. Вот самое страшное – жить!

Конечно, у каждого была ампула с ядом, зашитая в кончике ворота, чтобы легче куснуть, в случае если руки окажутся связанными. Под околышем фуражки или за отворотом ушанки. В имитированном камне перстня. В зажигалке. Это, когда предстояла расплата. Смерть гарантировалась мгновенная. Надежная. Более надежная, чем документы.

Но им, десятерым, хотелось жить. Только жить. Яд их не устраивал. Незнакомец обещал возвращение без смерти. Кажется, так они поняли его.

– Вы приземлялись? – робко спросил кто-то.

Ответ был продиктован Ольшером:

– Да.

– Вернулись?

Опять продиктовал Ольшер:

– Как видите.

Саид встал и прошелся по комнате. Как бы продемонстрировал благополучный исход сложной операции. Они поверили. Глупцы!

Ему стало немного не по себе. Совесть, что ли, кольнула. «Их убьют. Всех убьют. Еще в воздухе». Ему представлялось – именно в воздухе, пока не коснулись ногами священной земли отцов.

– Помогите нам… Помогите нам, – зашумели обладатели серых свитеров.

– Для этого я здесь…

– Мы слушаем, эффенди!

Они забыли язык родины. Язык братства. Я – господин для них. Не друг, не товарищ, не соплеменник. Презрение вспыхнуло в Исламбеке. Впрочем, что от них требовать? Рабы.

– Я буду говорить с каждым в отдельности…

Он оглядел десятку. Как будто перебирал в руках. Торопливо, правда.

– Ты… останься…

Намечал лопоухого. А в последний момент выбрал крепкого красивого парня с живыми глазами. Того самого, что попался на глаза первым. Лучшего.

Молчали. Смотрели друг на друга. Саид прямо. Открыто. Парень сбычившись, исподлобья. Звали его Анвар. Так ответил на вопрос. Лгал, наверное. Пусть. Какое это имело значение? Здесь все ходили под вымышленными именами. Почти все. Кроме Вали Каюмхана и Баймирзы Хаита.

Почему я выбрал все-таки этого атлета со смышлеными глазами? Он сильнее и опаснее других. С ним будет трудно бороться. Даже полковнику Белолипову. Саид посмотрел на руки парня. Кулачищи. Быка собьет одним ударом. Да и смышлен. Это – главное. С умом нелегко заблудиться.

– Анвар, я назову тебе надежное место. – Парень не шелохнулся. Продолжал смотреть из-под бровей, словно из-за кустов.

Упрям. Недоверчив. Так отметил Саид. И холодок почему-то тронул сердце.

– Место, где тебя примут, приютят. Где помогут.

Как казан пудовый – не сдвинешь парня. Слова тонут без отклика.

– Или тебе не нужна помощь?

– Отчего же!

Сдвинулся наконец.

– Так слушай…

Саид стал рисовать обстановку, напоминая парню о знакомых станциях, городах, улицах. Дошел до последнего. Дом, калитка… Внутри Исламбека боролись два чувства. Он посылал врага в собственный дом. К собственной матери. К доброму, светлому, доверчивому существу. Единственному в этом мире. Именем своим открывал ворота. Впускал тигра. И сделать иначе не мог. Куда еще направить лазутчика? В пустоту? По ложному адресу? Первая же радиограмма разоблачит Саида. Обман станет известен Ольшеру – и конец операции «Феникс». Конец Исламбеку. А мать чуткая у меня, мать поймет. Не сразу, может быть, но поймет. Должна понять. Ведь знает, что сын офицер. Сын чекист. Сердце ей подскажет, куда передать тайну «гостя», именуемого Анваром.

Ни один мускул не ожил на лице парня. Каменный, что ли?

– Спросите тетушку Шарафат… – заканчивает рассказ Саид.

Вот тут Анвар поднимает глаза. Смотрит на Исламбека. Изучающе.

– Кто она вам?

Саид светло улыбается:

– Мать.

– И вам не жаль матери?

Что говорит этот каменный человек? Что? Почему призывает к жалости?

– Не понимаю?

Брови опять заслоняют глаза парня. Мрачно он бросает слова. Вниз. В землю.

– Мы же убьем ее.

Исламбек вздрогнул. От неожиданности. От жесткого прямого слова.

– Убьем, если что случится… – довел мысль до конца парень.

Просто. Ясно. Убежденно. Их так учили: убирать людей, которые знают правду. Которые могут назвать имя. А мертвые, как известно, молчат.

Он мог сдержать себя. Мог усмехнуться даже. Но это была мать. Его мать. И Саид стиснул зубы, чтобы не вырвалось отчаянное – «негодяй».

Оба переждали, пока уляжется неловкость, вызванная словами Анвара. Потом Исламбек попытался стереть четкие и прямые линии, нарисованные парнем.

– Когда у путника одна калитка, он не закрывает ее перед собой. А за этой калиткой многие нашли спасение.

Снова парень уставился в пол. И так просидел до конца беседы. Он, кажется, не слушал Саида.

– Ты понял меня? – спросил с досадой Исламбек.

– Да, эффенди.

– Что же ты понял?

Анвар повел широкими, тяжелыми плечами.

– Понял, что у господина есть мать.

«Идиот. Они здесь все идиоты, – озлобился Саид. – Подобрали же экземплярчики».

– Иди!

– Спасибо, эффенди. Мне пора. Скоро вечерний намаз.

Поднялся пудовый казан со скрипящего стула. Пошел вразвалку к двери. Спросил вдруг. Обернулся и спросил:

– Вы будете молиться с нами?.. Господин, наверное, мусульманин?

Машина бежала по мокрому шоссе, высвечивая короткими вспышками подфарников дорогу. Шел дождь. Мелкий, холодный осенний дождь, как все осенние дожди. И особенно долгий, как в Германии.

Вокруг стлалась глухая, непроглядная темь. Деревья, дома – все утонуло в сыром мраке. Иногда искрились то красные, то зеленые фонари. Далекие путевые знаки. Долгая. Бесконечно долгая дорога. Клонит ко сну. Президент уже дремлет, приткнувшись к стенке. Баймирза откинул голову назад. Думает с закрытыми глазами. Или спит. Саида тоже настигает забытье. Нет-нет и провалится куда-то в бездну. На мгновение. С испугом возвращается в явь. К дождю, к тихому рокоту машины и звенящему гулу шин на мокром асфальте.