LX

Рано утром я позвал хозяина.

— «Можно ли, говорю, друг милый, пробраться от вас в Паданы?».

— «Отчего же. Сейчас в Повенец, а там почтовая дорога».

— «Нет, — говорю, — по Сегеже».

— «Ну так-то не езжали».

— «Да ведь Сегежа-то из Сегозера вышла?»

— «А то откуда же?»

— «Ну, значит, можно?»

— «Да вот гонки идут оттуда».

— «Как? гонки ходят?» — обрадовался я и стал расспрашивать как ехать и какие деревни на Сегеже стоят.

— «Да вот первая деревня будет Линдозеро». Посмотрел на карту — никакого Линдозера не значится, а значится только дер. Сегежа, но, по-видимому, это отнюдь не одно и то же.

— «Ну а Сегежа — это что такое?»

Как расхохочется хозяин мой:

— «Да это говорит на картах так его обозначают!»

— «Кого его?»

— «Да Данилу Воцему — он один там и живет, где Воцема река в Сегежу пала».

Вот тебе и деревня Сегежа! Ну, а Линдозеро, думаю, это что за штука. «Да вот теперь хоть бы Линдозеро: живет значит Павел на одном берегу, а на другом — Никифор, — вот тебе и вся деревня, а озеро верст на 5 в ширину далось. Справляюсь с картой — опять чепуха страшная: Сегежа как-то сливается с какими-то реками, из Ондозера впадает в нее и в Сегозеро какая-то Ондозерка, но озер на Сегеже ни одного не показано. По поверке с рассказами местных жителей и с моими собственными наблюдениями оказалось, что никакого соединения с Ондозером Сегежа не имеет; на 20 версте от устья Сегежа образует обширное (верст 12 квадр.) озеро Линдозеро; затем на 35 в. находятся пороги: Койкеницкий, Кривой, Сиговец, Щучий, Сюрейне и Нереукса (2 с. падения на 1/2 в. течения); перед порогами впадает в нее небольшая речонка Западный ручей, а за порогами р. Войванцы — обе с левой стороны; на 50 версте с правой стороны впадает в Сегежу р. Кягма, где и живет Данило; на 53 версте снова идут большие пороги: нижний, средний верхний и Попов порог (2,5 с. падения на 200 с. течения); эти пороги тянутся на 4 версты, т. е. до небольшого озера Воцема-Ламба (мужа Воцемы), в которое впадает с юга р. Воцема. Всего течение Сегежа имеет 65 верст тамошнего счета, или 91 версту. Течение её чрезвычайно извилисто, а отнюдь не идет таким хлыстом, каким Сегежа изображается на картах. Ондозеро соединяется не с Сегозером, а с Выгозером, выпуская из себя Ондозерку, впадающую в Кирасозеро при Кирасовском жилище; Кирасозеро выпускает из себя в свою очередь р. Тамбову, которая почему-то на картах обозначается Ондогой. — Часу в 8-м утра я выехал наконец из Ловища, подрядил гребцов до Линдозера, с условием протащить лодку через первые пороги, находящиеся в самом устье Сегежи. Верстах в 10 от Ловища, пролавировав все время среди бесчисленного количества островов на Выгозере, и следовательно в полном затишье, я увидал на берегу какую-то постройку и народ, который что-то рубил и над чем-то плотничал. Оказалось, что строят «головки» для тех «кошелей», которые будут здесь собираться для отправки в Надвоицу (на истоке Северного Выга из Выгозера) из бревен, принадлежащих Беляеву и идущих уже по Сегеже. Из расспросов оказалось, что бревна в настоящее время уже в «порогах бьются», и я возрадовался духом — будет от кого разузнать и что посмотреть. Вот, наконец, лодка наша вошла и в устье Сегежи, которая оказалась тут шириною в 3/4 версты; с трудом идет лодка против течения; слышен шум какой-то —  это первые пороги. Ловко работают гребцы, которые в порогах действуют где багром, где веслом, а где и горбом, и первая опасность скоро остается за нами; далеко за кормою виднеются уже головки, с народом, который любопытствует, куда это люди по своей охоте забираются. Тут-то на Сегеже не мало удивлялся я той честности, которая царит на нашем севере; все время пути постоянно приходится выходить из лодки, идти берегом, а лодку тащить; шел я таким образом — вдруг вижу на берегу топор, снасти рыболовные лежат. «Чье это?» спрашиваю. «Да так чье-нибудь», преспокойно отвечает мне проводник. —  «Видно, говорю, забыл кто-нибудь?» — «На что забывать! это нарочно оставлено.» — «А ну как кто-нибудь возьмет?» — «Снасть-то? топор? да кто же возьмет? Нет, этого никогда никто не сделает!» Как после оказалось, зачастую оставляются на берегу вещи, и ни одна душа не возьмет чужого; лодкой, топором, снастью пользоваться можно сколько угодно, но доставь на свое место. Что это за чудеса! постоянно дивился я, оставь-кась так у нас, на Руси, что-нибудь — вряд ли кто поцеремонится взять чужое добро. Тут взять чужое, и в особенности чужой припас, снаряд — страшный грех, да оно и понятно, так как здесь украсть лодку значит лишить возможности питаться, т. е. факт пользования чужою собственностью будет уже не наше великорусское «стибрение», а просто грабеж, чуть не убийство. Берега Сегежи до Линдозера совершенно ровные и заросли огромною травою из рода осоковых; часто наезжают сюда и из Ловища и даже из Койкелиц покоситься, да половиться, и потому между жителями установлен всегда порядок, какой деревне где косить траву по реке и ловить рыбу; в силу этого обычного раздела зачастую видишь по берегам «зимушки», т. е. хатки с земляною крышей, которые построены приезжими косарями, рыболовами и пользовщиками на случай непогоды; зимушки эти представляются великим благом для пришельца, когда его в дороге застанет ненастье, но мне пользоваться зимушкою не пришлось даже и для ночевки, как видно будет из последующего. Часу во втором мы въехали в Линдозеро, пристали к жилищу Павла и захватили его с собою, чтобы свезти его на ту сторону Линдозера к Никифору и сговориться там о дальнейшем путешествии. У Никифора мы застали целое общество — у него учреждена главная квартира, пекарня и кабачишко для гоночных рабочих. В горнице гоночных сидели два главных приказчика, которые разъяснили мне, что гонки их стоят в порогах, что нам тянуться через пороги придется не иначе, как ночью, а потому и предложили с необыкновенною любезностью дать мне записку на «харчевую» к своим соприказчикам, чтобы они приютили меня на ночь на харчевой, а на утро дали бы хорошего рулевого для прохода