— Вы все равно его сломаете.

— Ошибаетесь, — ответил Деккерет. — Вот. Берите.

— Что?

Деккерет протянул ему руку, держа на раскрытой ладони машину снов.

— Ну же, возьмите ее. И уберите подальше. Мне эта штука не нужна.

— И вы не собираетесь убивать меня? — растерянно спросил Барджазид.

— Разве я судья вам? Если я еще раз поймаю вас, когда вы будете воздействовать этим устройством на меня, то, скорее всего, действительно убью. Но в любом другом случае не стану. Убийства не забавляют меня. У меня и так уже есть один тяжкий грех на душе. А вы нужны мне, чтобы я мог вернуться в Толагай, или, может быть, вы забыли об этом?

— Ну, конечно… Конечно, — пробормотал Барджазид. Казалось, милосердие Деккерета потрясло его до глубины души.

— А почему я должен желать убить вас? — совершенно серьезно спросил Деккерет.

— За вторжение в ваш разум… За искажение ваших сновидений…

— Ах!

— За то, что ваша жизнь была подвергнута опасности в пустыне.

— И это тоже.

— И все же вы не хотите отомстить?

Деккерет покачал головой:

— Вы позволили себе чрезмерную вольность в обращении с моей душой, и я был возмущен этим, но теперь гнев прошел и с этим покончено. Я не стану наказывать вас. Мы с вами заключили сделку, и я получил от вас кое-что, стоившее уплаченных мною денег, и это кое-что оказалось ценным для меня. — Он наклонился поближе к Барджазиду. — Я прибыл в Сувраэль, через край полный сомнениями, внутренним разладом и чувством вины, — негромко и очень серьезно сказал он, — ища возможности очиститься через телесные страдания. Это было глупостью. Телесные страдания причиняют неудобства и укрепляют волю, но очень мало что дают раненому духу. Вы дали мне нечто другое, вы и ваша игрушка, копающаяся в мозгах. Вы истязали меня во сне, вы поднесли зеркало к моей душе, и я смог ясно увидеть себя. Барджазид, много ли из этого последнего сновидения вы сумели по-настоящему прочесть?

— Вы были в лесу, на севере…

— Да.

— Охотились там. Одного из ваших спутников… спутницу… ранил дикий зверь, да? Так?

— Продолжайте.

— И вы не обратили на нее внимания. Вы продолжили гнать зверя. А потом, когда вы вернулись, чтобы заняться ею, оказалось слишком поздно, и вы обвинили себя в смерти женщины. Я ощущал в вас большую вину. Я чувствовал, какая сильная аура окружала вас.

— Да, — сказал Деккерет. — Эту вину мне предстоит нести вечно. Но теперь для погибшей уже ничего нельзя сделать — скажете нет? — Он почувствовал удивительное спокойствие. Он все еще не до конца понимал происшедшее и был уверен только в одном: во сне он наконец-то столкнулся лицом к лицу с реальностью события в Кинторском лесу, с истиной о том, что он сделал и чего не сделал, понял то, чего не мог выразить словами: безумие — подвергнуть себя пожизненному наказанию за один-единственный поступок, совершенный по небрежности, по необдуманности. Настало время отказаться от самобичевания и вернуться к нормальной жизни. Он уже осознал, что прощение началось. Он прибыл в Сувраэль в поисках очищения, и ему удалось так или иначе найти его. И этим он обязан Барджазиду.

— Может быть, мне удалось бы спасти ее, — обратился он к проводнику, — а может быть, и нет, но мой разум был в этот момент занят совсем другими мыслями, и я в своей неразумности прошел мимо, думая лишь о том, как убить зверя. Но не кажется ли вам, Барджазид, что валяться на земле и посыпать голову пеплом — это не путь к искуплению? Мертвые — мертвы. Я должен трудиться на благо живых. Так что разворачивайте парящую лодку и двинем назад, в Толагай.

— А как же ваша инспекция пастбищ? Гизин-Кор?

— Совершенно бессмысленное задание. Все эти недопоставки мяса и торговый дисбаланс уже не имеют никакого значения. Проблемы уже решены. Везите меня в Толагай.

— А дальше?

— Вы поедете со мной на Замковую гору. Покажете свою игрушку короналю.

— Нет! — в ужасе вскричал Барджазид. Впервые за все время знакомства Деккерет увидел его по-настоящему испуганным. — Умоляю вас…

— Отец! — вмешался Динитак.

Даже под ослепительными лучами полуденного солнца, заливавшими все вокруг, юноша, казалось, сам светился изнутри. На его лице безошибочно читалось выражение беспредельной гордости.

— Отец, поезжай с ним на Замковую гору. Пусть он покажет своим господам, что у нас тут есть.

Барджазид облизал губы:

— Я боюсь…

— Ничего не бойся. Это начало нашего времени.

Деккерет медленно обвел взглядом обоих: и внезапно потерявшего всю свою напористую наглость и оробевшего старика, и расцветшего в мгновение ока гордого юношу. Он ощущал, что свершается историческое событие, что извечное равновесие могущественных сил нарушено и складывается некий новый порядок, но все это он пока что смутно угадывал, а не понимал, и лишь в одном был уверен: его жизненное предназначение и судьбы этих сынов пустыни теперь оказались неразрывно связанными, и машина для чтения снов, созданная Барджазидом, была той нитью, которая соединяла их жизни.

— А что будет со мной в Горном замке? — осипшим голосом спросил Барджазид.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Деккерет. — Может быть, вам отрубят голову и выставят ее на Башне лорда Симинэйва. А может быть, включат вас в число властителей Маджипура. Может случиться все что угодно. Как я могу сейчас что-то обещать? — Деккерет понял, что его совершенно не волнует судьба Барджазида, что она ему безразлична, что он нисколько не гневается на этого жалкого и убогого маленького типа, осмелившегося копаться в человеческих умах… Напротив, он испытывает к нему своего рода абстрактную благодарность за то, что Барджазид помог ему избавиться от его собственных демонов. — Решить все это может только корональ. Но в одном я уверен твердо: вы вместе со своим прибором поедете со мной на Гору. Вперед! Разворачивайте лодку — и поспешим в Толагай.

— Сейчас день… — пробормотал Барджазид. — Самая жара…

— Перетерпим. Ну же, заводите машину, да побыстрее! Нам нужно перехватить в Толагае судно, пока оно не ушло, и к тому же я хочу до отплытия успеть еще раз повидаться в городе с одной женщиной!

12

Эти события произошли в пору возмужания того, кому суждено было именоваться короналем лордом Деккеретом при понтифексе Престимионе. А юный Динитак Барджазид стал первым, кто из Сувраэля управлял умами всех спящих Маджипура и получил титул Короля Снов.

Это уже приобрело характер непреодолимой тяги. Мысли Хиссуна идут теперь во множестве различных направлений, и Регистр памяти душ служит ключом к новому осознанию бескрайнего мира. У человека, живущего в Лабиринте, развивается специфическое ощущение внешнего мира как чего-то неопределенного и нереального, скорее простой совокупности названий, нежели реальных мест; для него материальным является только темный, овеваемый искусственным ветерком Лабиринт, а все остальное не более осязаемо, чем пар. Но Хиссун уже совершил путешествия на все континенты планеты, попробовал незнакомые и странные блюда, видел невероятные пейзажи, испытал немыслимую жару и страшный холод и благодаря этому обрел понимание сложности мира, которым, как он подозревает, обладают очень немногие. Теперь он снова и снова возвращается в эту комнатку. Ему уже не приходится волноваться из-за поддельных пропусков — он стал постоянным посетителем и теперь лишь раскланивается с охранниками при входе, а потом остается наедине с миллионами миллионов рассказов о прошлом Маджипура. Частенько ему хватает лишь минуты-другой, и он решает, что в записи не содержится ничего такого, что могло бы повести его дальше по дороге к знанию, и за утро он вызывает и отправляет обратно восемь, десять, дюжину капсул. Он уже доподлинно знает, что каждая живая душа заключает в себе вселенную; но не все вселенные одинаково интересны, так что те сведения, которые он мог бы получить от некоей персоны, всю жизнь подметавшей улицы Пилиплока, или другой, возносившей молитвы рядом с Хозяйкой Острова, не кажутся ему столь необходимыми. И потому он заказывает капсулы, отправляет их на место и просит прислать новые, раз за разом погружаясь в прошлое Маджипура… и каждый раз стремится открыть мир с новой, неведомой стороны. Он уже знает, что воспоминания даже короналей и понтифексов не всегда обеспечивают его интересной информацией. Но неожиданная находка может произойти в любой момент. Как, скажем, обнаружилась история человека, влюбившегося в метаморфа…