На следующее утро, 11 марта, президент и правительство собрались для того, чтобы уполномочить делегацию в Москве подписать мирный договор. Результат этого мрачного собрания был предопределен. Под руководством Таннера правительство проголосовало за мир. Два министра, Ниукканен и Ханнула, которые проголосовали против, сразу подали в отставку. В результате с большой неохотой президент Каллио подписал указ, дающий делегатам в Москве права на заключение мира. Подписывая бумагу, президент воскликнул: «Это самая ужасная бумага, которую я подписывал! Да отсохнет рука, которая подписывает такие бумаги!» И ужасное, но неизбежное дело было сделано.

* * *

Вяйно Таннер и другие члены финского правительства, разумеется, беспокоились, как общественное мнение воспримет новости о наступающем мире на условиях русских. Дух нации все еще был на высоте. Боевой дух армии, в общих чертах, тоже. Нужно было какое-то политическое прикрытие. Соответственно, одновременно с телеграммой в Москву о подписании ненавистной бумаги, в Стокгольм и Осло были отправлены официальные запросы на транзит войск союзников через их территорию для помощи финской армии.

Это была еще одна уловка, но британцы и французы о ней не знали. Они восприняли финский запрос как искренний. Наконец поступил сигнал об отсылке экспедиционного корпуса. Наконец операция могла начаться. Командующие собрались на совещания, корабли стояли под погрузкой. Были отданы приказы.

Вторжение в Скандинавию должно было стать полумиротворческой операцией. Это уникально в истории военного дела. Экспедиционный корпус не должен был с боем прорываться в Финляндию. Но офицерам было сказано, что их не должны останавливать демонстрации сопротивления или слабое военное противодействие. Им было дано разрешение понести определенные потери, однако применять оружие во время транзита им разрешалось только в целях самообороны.

Что случилось бы, если бы корабли с солдатами все же отправились бы в путь? Полгода спустя, после немецкого вторжения в Норвегию, подобная операция британцев привела к катастрофе в Нарвике. Это привело к падению кабинета Чемберлена. Стала бы операция такой же катастрофой? Скорее всего.

Стали бы норвежцы и шведы оказывать военное сопротивление экспедиции союзников? Возможно. А что бы случилось, если бы эти англо-французские войска на самом деле добрались бы до Финляндии и вступили в бой с русскими — чего так боялись Сталин и Молотов? Мы никогда не узнаем. Это остается одной из самых крупных альтернатив Второй мировой войны. Единственное, что можно сказать с уверенностью: если бы так случилось, то СССР и Великобритании было бы гораздо сложнее стать союзниками полтора года спустя, когда Гитлер вторгся в СССР.

В любом случае, в тот же самый момент, когда командующие экспедиции союзников получали инструкции, послание о том, что президент Каллио принимает условия мира, проходило расшифровку в Москве. Вскоре после полуночи 12 марта русские с удовлетворением смотрели за тем, как опечаленные Рюти, Паасикиви, Вальден и Войонмаа поставили свои подписи на Московском мирном договоре. Так было названо соглашение о перемирии. Прекращение огня вступало в силу в 11 дня следующего дня. Никакой экспедиции в Финляндию не будет, сказали разочарованным и злым несостоявшимся спасителям Финляндии. Приказ выступать был отменен. Десантные корабли около английского побережья разгрузили. Приказы о поднятии якорей были отменены. Войска и боеприпасы были выгружены.

Наступил мир. Оставалось только рассказать финской нации эту шокирующую новость и еще более шокирующие условия этого мира.

Это был самый мрачный день в нашей истории, как мне кажется.

Харри Матео

Если первый день финской войны был самым трудным днем стопятидневной войны, то последний день был по трудности вторым. Условия мира, которые были объявлены в радиообращепии Вяйно Таннера 13 марта 1940 года, были не менее шокирующими, чем зажигательные бомбы, внезапно упавшие с небес 30 ноября 1939 года.

Всего двумя днями ранее финский народ, от которого так долго скрывали правду, узнал о переговорах с русскими. Однако никто не мог представить, что война, в которой участвовала вся нация и так храбро сражалась, война, на которой нация покрыла себя неувядаемой славой, закончится таким образом.

Ни один журналист, находившийся в Хельсинки в тот мрачный день, не забудет его никогда. Из всех книг и статей о похождениях на финской войне самые трогательные описания касаются того, что они увидели в лицах шокированных, разбитых горем финнов на улицах Хельсинки в тот день. Журналисты более живо переживали все вокруг, так как они уже знали условия мира, в отличие от остальных окружающих. Но эта сенсация была такая, что лучше бы ее не знать.

* * *

Вирджиния Коулс, которая была в командировке в Стокгольме, чтобы освещать переговоры о мире вместе с коллегой, Эдди Уордом с Би-би-си, была одной из первых получивших эту информацию. Это случилось благодаря вопросу, который Уорд как бы невзначай задал финскому послу Эркко во время краткого интервью по телефону.

«На следующий день, 11 марта, ходили слухи о мире. Я встретилась с датским журналистом, который сказал о своей уверенности в том, что мир заключен в Москве, но официального подтверждения получить не смог. Эдди и я решили вернуться в Хельсинки в тот же вечер и позвонили г-ну Эркко, чтобы попросить его устроить нам места в самолете. Даже не рассчитывая на ответ, Эдди спросил:

«Правда ли, что в Москве заключено соглашение о мире?»».

Коулс и Уорд сильно удивились, когда получили от Эркко положительный ответ. Уорд сразу послал телеграмму в Би-Би-Си, и в шестичасовом репортаже телеграмма была зачитана. Это стало первым полуофициальным сообщением о близком окончании войны. Остаток вечера Эркко провел в тщетных попытках опровергнуть слухи о мире. Когда Коулс прибыла в аэропорт Стокгольма, кто-то уже успел услышать эти новости. Среди них был разъяренный финский полковник, который отказывался в них верить.

«Вы слышали репортаж Би-би-си?» — спросил полковник у журналистов, не зная, что один из них — Уорд — был частично причиной этих новостей. «Этот парень, должно быть, сошел с ума, — воскликнул офицер. — Мир! Мы заключим мир, когда русские уберут своего последнего своего солдата с нашей территории!» Остальные пассажиры закивали в знак одобрения. Уорд трусливо согласился и отошел в сторону.

В полете Коулс была в раздумьях. «Когда мы взлетели, огни аэродрома Стокгольма сверкали на снегу как алмазы. И мы подумали, какую цену Швеции пришлось заплатить, чтобы эти огни не гасли». Остаток поездки она писала. «Это была печальная поездка. Очевидно, только Эдди и я знали, в какую страну мы возвращались, и от этого становилось только хуже. Я смотрела на лица вокруг меня, на сильные, уверенные лица, и не осмеливалась подумать, как они воспримут завтрашние новости».

После прибытия в Турку Коулс отправилась в Хельсинки на автобусе. Турку по-прежнему оставался городом на военном положении.