Антон подчинился. Игорь, одетый в куртку и замотанный в плед, неподвижно лежал на столе.

– Выгнать бы вас всех, да времени в обрез, – раздражённо проворчал толстяк, – Только не надейтесь – вы всё равно не сумеете помешать мне.

– Мы не давали согласия, между прочим, – негромко, но твёрдо сказал Антон.

– Да неужели?! – взвизгнул полковник, – Я и забыл, оказывается. Молодец, что напомнил.

Толстяк протянул к Игорю раскрытую ладонь. Из неё вырвался зелёный огонёк, тут же превратившийся в огненный жгут. Жгут спустился к груди Игоря. Мальчик вздрогнул, застонал.

– Ему сейчас больно, очень больно! – зарычал Горчаков, – Или он, или вы сейчас дадите мне согласие. Иначе – смерть, мучительная смерть.

Игорь извивался, пальчики на его руках беспомощно хватали воздух, изо рта вырывалось прерывистое тяжёлое дыхание.

– Ну?! – хрипло крикнул толстяк, – Долго вы ещё будете мучить своего сына?!

Катя закрыла глаза. Её кожа стала бледной, мелкая дрожь сотрясала тело. Сказать «да» – убить сына, сказать «нет» – убить сына, получив взамен малолетнего монстра. Что чувствует мать, когда на её глазах убивают её ребёнка – цинично и жестоко? Это не сможет представить никто, кроме самой матери. Помешать нелюдю она не могла, смотреть на это – тоже. Катя бросилась на толстяка и тут же отлетела к стене. Толстяк же вскрикнул, лицо его озарила улыбка, более похожая на гримасу. Зелёное пламя внезапно исчезло.

– Есть! – заорал он, – Есть согласие! Ваш Игорёк только что сдался!

– Радуйся, победил пацана, – злобно крикнул Антон.

– Ты вообще молчи, неудачник! – крикнул ему толстяк, – Скоро ты станешь самым послушным папочкой на свете – я буду вертеть тобой, как захочу! Если бы не твой Санёк, Антоша, я уже давно бы понукал тобой, как сивкой. Но и он сдулся. Все сдулись, потому что Михаил Семёнович Горчаков умеет ждать. Умеет ждать, и знает слабое место каждого.

Толстяк принялся кружить вокруг стола, бормоча какую-то тарабарщину. Над телом Игоря поднялся голубоватый огонёк. Он рос, превращаясь в шар. Охранник ускорился. Теперь он бегал, носился вокруг стола, как школьник на перемене – радостно подвизгивая и подскакивая. Шар, испуская бледно-голубой свет, ещё немного повисел над мальчиком, словно прощаясь, затем начал медленно подниматься к потолку. Внезапно толстяк остановился, посмотрел на стол, на Игоря, затем перевёл взгляд на стену. Антон выхватил спрятанную в рукаве металлическую трубу, замахнулся. Он долго выжидал момент, когда сможет нанести удар, но полковник, кружась вокруг стола, ни разу не спустил с него глаз. Теперь момент настал, но лёгкая как пушинка рука жены легла на до синевы сжатый кулак мужа. Её глаза молили:

– Не делай этого.

Антон опустил руку.

Шар поднялся ещё на полметра, замер.

– Г-г-адён-н-ыш! – прошипел полковник, – Не выйдет! Не выйдет!

Он, как бесноватый, с удвоенной силой вновь пустился по кругу, повторяя незнакомые слова уже скороговоркой, постоянно сбиваясь и начиная снова. Движения тела напоминали бег за автобусом опоздавшего пенсионера. Появилась одышка. Видно было, что происходит что-то, что мешает ему совершать ритуал. Антон, Катя и Дима не понимали – что именно, но отчётливо видели, что план нарушен и всё пошло не так, как рассчитывал толстяк.

Шар начал движение вниз, обратно к телу мальчика.

– Не выйдет! – хрипел, задыхаясь, полковник, прерывая поток магических слов, – Не выйдет у тебя ничего!

Тело полковника вдруг стало прозрачным, задёргалось, замерцало, и его отшвырнуло к потолку, где только что висел голубоватый шар – душа Игоря. Тело толстяка повисло, замерло, и стало таять на глазах, превращаясь в белёсую дымку, которая тоже, как и шар, свернулась в неопрятный комок. Комок медленно поплыл к стене, затем к окну, ударился о форточку, и, разбив стекло, вылетел в черноту осеннего вечера. От Горчакова не осталось ничего, только блестевшие осколки стекла на ковре. В тот же миг голубоватый шар быстрым движением метнулся к груди мальчика и вошёл в неё, как входит горячий нож в сливочное масло.

– Мама, – еле слышно раздалось в звенящей тишине.

Катя и Антон бросились к Игорю. Катя, рыдая, осыпала сына поцелуями, Антон пытался поймать взгляд мальчика, но постоянно натыкался на спину супруги. Димка изумлёнными глазами глядел из угла, не в состоянии что-либо сказать от только что пережитого потрясения.

– Мама, мамочка, я не соглашался, терпел изо всех сил, хоть и было та-а-ак больно! Но он сказал, что убьёт вас.

– Всё хорошо, сынок, всё хорошо! – плакала от счастья Катя, сжимая сына так, словно вот-вот в форточку вновь влетит Горчаков вместе со своими гоблинами.

– Кому рассказать – не поверят ведь, – весело сказал Дима, подходя к окну.

Он осторожно собрал стёкла, с интересом посмотрел на улицу. По дороге с воем неслась пожарная машина.

– Пожар. Где это, интересно? – только и успел сказать он, как за первой машиной пронеслась вторая.

Подошёл Антон.

– К санаторию поехали. Уж не Сашка ли…?

Антон с Димой переглянулись, и, не сговариваясь, бросились к двери. Они совсем забыли про товарища, но оба вдруг поняли, что не могло вот такое чудесное спасение произойти само собой. Санёк, похоже, вернулся в бомбоубежище, чтобы закончить начатое. Если так – они должны ему по гроб жизни. Понимала это и Катя, не сказав ни единого слова мужу.

Из темноты леса слышались голоса, гудение моторов, метались огни фонарей. Со стороны заброшенной котельной, что пряталась под высоченным забором недалеко от санатория, валил дым. Чадила наполовину разрушенная труба. Замки уже срезали вместе с воротами. Пожарные метались по территории, не понимая, что происходит.

– Сюда! – заорал изо всей силы Антон, – Сюда! Там человек!

К нему подбежал пожарный, вероятно, старший, с огненно-рыжими усами.

– Куда «сюда»? Где человек?

– Там, под пожарным баком – бомбоубежище. Он там.

Старший что-то крикнул остальным. Пожарные моментально развернули рукава.

– Не врёшь? – с сомнением спросил усатый.

– Мы сегодня туда лазили. Наш приятель, видимо, решил вернуться в одиночку.

– С какой, интересно, целью?

– Так. Просто. Проверяли легенду.

– Слышал я что-то подобное, слышал, – пробормотал усатый.

Из открытого люка пожарного водоёма тоже валил дым. Подбежали двое пожарных с надетыми аппаратами, отдалённо напоминающими акваланги.

– Я покажу! – крикнул Антон.

– Вы уже показали – всему городу видно, даже в темноте.

Из бака донёсся крик. Пожарные сгрудились около люка, из которого показалось тощее тело Александра с надетой на лицо маской для дыхания. Похоже, он был ещё жив. Антон с Дмитрием бросились к нему. Лицо друга было измазано грязью и копотью, но даже они не могли скрыть бледность.

– Без сознания. Но пульс и дыхание есть, – сказал пожарный, поднося к носу Сашки ватку с нашатырным спиртом из аптечки.

Парень поморщился, открыл глаза.

– Он успел? – прошептал Александр, увидев друзей.

– Санёк, это ты успел! – хлопнул его оп плечу Антон, – Как я рад тебя видеть! Живого! Нет больше толстяка, нет! Закончился! Санё-ё-ёк!!

Он сгрёб друга в свои объятия, но пожарные мягко отстранили его. Подошёл усатый.

– Сейчас приедет скорая помощь для Александра, а вам двоим придётся остаться до приезда полиции – сами понимаете, почему.

На небо набежали чёрные тучи, скрыв алмазные искорки звёзд. Резко похолодало и потянуло пронизывающим ветром. В свете фар закружились снежинки. Пошёл первый снег. Долетая до не совсем ещё остывшей земли, снежинки исчезали без следа. Антон представлял, как обрадуется Катя, если хотя бы часть этих снежинок продержится до утра – она так любит первый снег. Она счастлива сейчас, так пусть её радость усилится. Снег кружился в светящихся пучках фонарей, в мерцании вывесок, огоньках фар припозднившихся автомобилей. После опроса полицейских, которым они наплели что-то несусветное, Антон отвёз Димку домой и подъехал к своему подъезду. На траве газона уже белела довольно толстая корочка снега. Значит, утром будет, что показать Кате и Игорю. На кухне горел свет. Игорёха, наверное, спит, а Катя ждёт его. Всё, как