— Это именно то, что тебе нужно для вашей нью— йоркской зимы, — сказал он; глаза его светились теплотой и любовью.

— Это так дорого! — У меня перехватило дыхание. — Но мне нравится, страшно нравится!

Он улыбнулся: ему так мало надо для счастья.

— Каждый раз, когда будешь ее надевать, обязательно думай обо мне, и она согреет тебя даже в Лондоне, в холодные и пасмурные дни.

Я сказала, что это самая роскошная шуба из всех, что мне доводилось видеть, хотя я испытывала неловкость. В памяти вдруг ожило воспоминание о маме и о шкафе, набитом всевозможными мехами, они появились там благодаря тому, что у нее достало бессердечия и жестокости запирать нас одних, а сама она тем временем зарабатывала себе состояние, меха, драгоценности, и что там еще можно купить за деньги.

Крис вскинул голову и уловил на моем лице нечто, что должно быть выдало мои чувства к Полу. Брови его сошлись у переносицы, лицо нахмурилось, он взглянул на Пола. Потом встал и вышел из комнаты. Где-то наверху сильно хлопнула дверь. Пол сделал вид, что ничего не заметил.

— Кэтрин, видишь там в углу, это подарок для всех нас. Я уставилась на огромный телевизор, а Кэрри вскочила на ноги и побежала его включать.

— Он купил его специально для того, чтобы мы могли в цвете смотреть, как ты танцуешь в «Щелкунчике», Кэти! А так он не разрешает мне его включать.

— Это потому, что его чертовски трудно настраивать, — начал оправдываться Пол.

В тот день я почти не видела Криса, разве что за едой. На нем был ярко-синий свитер, который я сама связала, и который очень ему шел, рубашка и галстук, которые тоже я подарила. Но мои подарки не могли сравниться с золотым медальоном и тем милым письмом, от которого у меня слезы наворачивались на глаза. Мне было неприятно, что он так серьезно ко всему относится, но, поразмыслив, я поняла, что было бы еще неприятнее, если бы он вел себя иначе.

В тот вечер все мы удобно расположились вокруг нового цветного телевизора. Я устроилась на полу, примостившись возле Пола, сидевшего на стуле; ко мне прижалась Кэрри. Крис отодвинулся, как можно дальше; он пребывал в настроении, которое удаляло его от меня гораздо сильнее, нежели те несколько футов, что на самом деле разделяли нас. Из-за этого я не испытывала той радости, которую должна была бы ощущать, глядя на титры. Показывали пленку, записанную еще в августе, но только сейчас предоставленную вниманию жителей сотен городов. Как красиво балетные па смотрелись в цвете; в реальности они не казались такими воздушными. Я старалась взглянуть на себя глазами Клары: неужели я действительно так здорово танцую? Я забыла обо всем и незаметно для себя прижалась к бедру Пола, и вдруг почувствовала, как он запустил руку мне в волосы. Я уже не знала, где нахожусь, и жила лишь на сцене, где по мановению волшебства, Джулиан из уродливого щелкунчика превращался в прекрасного принца.

Когда представление кончилось, и я пришла в себя, я вдруг подумала о матери. «Господи, хоть бы она была дома и видела меня! Хоть бы она поняла, кого пыталась убить! Господи, сделай так, чтобы ей стало больно, стыдно, чтобы она плакала, переживала… пожалуйста, Господи!»

— Я хочу сказать, Кэти, — благоговейно начал Пол, — ни одна балерина не танцевала эту роль так, как ты. И Джулиан был на высоте.

— Да, — холодно отозвался Крис, поднимаясь со своего места, чтобы взять Кэрри на руки. — Вы оба были великолепны. Но я уверен, что это представление не для детей, не такое, какое я сам видел ребенком. Вы превратили его в любовную историю. Советую тебе, Кэти, окрутить этого парня и побыстрей.

С этими словами он вышел из комнаты и пошел наверх уложить Кэрри в постель.

— Кажется, твой брат что-то подозревает, — мягко произнес Пол, — причем не только в отношении Джулиана, но и меня. Почему-то сегодня он целый день на меня волком смотрит. Боюсь, он не обрадуется, когда мы выложим ему все начистоту.

Любой на моем месте захотел бы отложить неприятное дело на потом, вот я и предложила, чтобы мы ничего не рассказывали до завтра. Я примостилась у Пола на коленях, и мы, растворяясь в объятиях друг друга, отдались поцелуям столь страстным, что я помню их до сих пор. Все мое тело изнывало от желания. Мы погасили свет и, поднявшись по черной лестнице к нему в спальню, предались любви со всем пылом, рожденным воздержанием. Мы заснули, потом проснулись и вновь отдались во власть чувств. На рассвете я еще раз поцеловала его, накинула халат и хотела через холл проскользнуть в собственную спальню. Но стоило мне выйти из комнаты Пола, как к моему ужасу дверь спальни Криса открылась, и он вышел в холл! Он резко остановился и изумленно уставился на меня; в глазах его была боль. От страха я попятилась назад, мне было так стыдно, что я готова была расплакаться. Мы не произнесли ни слова. Он первым очнулся от столбняка и бросился к лестнице, но на полпути обернулся и кинул на меня взгляд, полный бешенства и отвращения. Мне хотелось умереть на месте! Я зашла взглянуть на Кэрри, которая тихо сопела, прижав к груди бархатное платье. Потом легла и сама, пытаясь придумать, что бы такое сказать Крису, чтобы все снова встало на свои места. Почему мне казалось, что я его предала?

Обычно на следующий день после Рождества принято возвращать подарки, которые тебе неприятны, нежелательны или просто не подходят. Усилием воли я заставила себя подойти к Крису, он работал в саду, яростно кромсая розовые кусты садовыми ножницами.

— Крис, я должна кое-что тебе объяснить. Он взорвался.

— Пол не имел права дарить тебе шубу! Такой подарок наводит на мысль, что ты содержанка! Кэти, верни ему шубу! И умоляю тебя, прекрати то, чем вы с ним занимаетесь!

Для начала я отобрала у него садовые ножницы, чтобы он не покалечил любимые розы Пола.

— Крис, ты не думай… все не так, как тебе показалось. Понимаешь, мы с Полом… в общем, мы весной собираемся пожениться. Мы любим друг друга, поэтому в том, что мы с ним делаем, нет ничего зазорного. Это не просто любовное похождение, которое завтра же будет забыто: я нужна ему, а он нужен мне.

Крис отвернулся, чтобы я не видела его лица. Тогда я подошла поближе и сказала мягко:

— Так будет лучше для нас обоих.

Я обняла его и повернула к себе: мне хотелось взглянуть ему в глаза. Он, казалось, был потрясен: так выглядел бы абсолютно здоровый человек, неожиданно узнавший, что смертельно болен и нет никакой надежды на выздоровление.

— Но он слишком стар для тебя!

— Я люблю его.

— Хорошо, ты его любишь. А как же твоя карьера? Выходит, все твои мечты, все эти годы упорного труда, все было напрасно? И ты нарушишь нашу клятву? Помнишь, мы поклялись идти каждый к своей цели и забыть выброшенные из жизни, потерянные годы?

— Мы с Полом думали об этом. Он все понимает. И считает, что мы сможем это преодолеть…

— Он считает?! Что может знать врач о жизни балерины? Вы же не сможете жить вместе. Он будет здесь, ты — неизвестно где в окружении молодых людей, твоих ровесников. Кэти, ты ему ничем не обязана, ничем! Мы до самого последнего цента отдадим ему все, что он потратил на нас. Мы станем его уважать, как он того заслуживает, окружим его любовью, но ты не обязана отдавать ему свою жизнь!