— Вы находите? У нас в Гамбурге поместилось бы три таких же, не говоря уж об Агатенбурге...

Фридрих подошел к жене, погладил и поцеловал ей руку.

— Терпение! Вот увидите, вам будет здесь очень удобно! А теперь прошу меня извинить. Я заеду за вами завтра часа в четыре. Готовьтесь! А вы, дорогая сестра, постарайтесь блеснуть вашей красотой.

— Почему? — спросила Аврора, не узнававшая зятя. — Мне казалось, что при знакомстве с принцессами внешний вид вашей супруги важен не меньше моего. К тому же мы и сами знаем, какими надлежит предстать перед курфюрстом.

Левенгаупт порозовел, что было редкостью для его вечно бледного лица.

— Прошу меня простить! Я что-то не в себе... Голова пухнет от мыслей! Блистайте, как обычно, — вот что я имел в виду. Ради чести семьи! А теперь позвольте проститься.

Сестры остались вдвоем в полном недоумении.

— Что это с ним? — прошептала Аврора, глядя на дверь, за которой скрылся ее зять. — Таким я его еще никогда не видела!

— Да и я тоже, — подтвердила Амалия. — Скорее всего, у него просто кружится голова от нового назначения и от благосклонности государя, которая распространяется и на нас. Это вполне естественно!

— Он стал неузнаваем! Можно подумать, что он что-то замышляет... Только вот что?

Но Амалия была так утомлена, что отказалась продолжать разговор.

— Думай что хочешь, а я хотела бы поужинать, чтобы поскорее лечь. Я не чувствую ног!

— Ты права, утро вечера мудренее.

***

Фридрих исполнил свое обещание и появился только назавтра в указанный час, в придворной карете. Прежде чем усадить в нее «своих» дам, он осмотрел их так придирчиво, что Аврора не сдержалась и спросила:

— Что с вами, братец? Можно подумать, что вы собрались продавать нас на базаре.

— Не обижайтесь, сестрица. Саксонский двор превосходит пышностью и блеском все другие, за исключением разве что баварского. Нам пойдет на пользу благосклонность придворных. Должен признать, что вы, прекрасные фрау, — воплощения совершенства, — присовокупил он, очень довольный внешним видом своих спутниц.

Это не было преувеличением. Сестры сыграли на контрасте и добились успеха: к светлым волосам Амалии очень подходил светло-серый цвет платья и великолепные малинские кружева. Аврора щеголяла черным бархатом и белым атласом с жемчужными и рубиновыми застежками, алыми туфельками, кончики которых высовывались, как язычки, из-под платья, одинаковыми драгоценными камнями и в ушах, и в густых черных волосах. На этот раз она обошлась без сложного головного убора, сочтя, что в Германии ему уже давно пора выйти из моды. На шее и на груди украшений не было, ничто не отвлекало взгляд от их невероятной белизны. Красавица, каких поискать!

Дорога до Резиденцшлосс заняла считанные минуты. Аврору поразили размеры дворца. Возведенный в эпоху Ренессанса, он нес на себе отпечаток и более близких времен, представляя собой впечатляющий ансамбль, объединяющей чертой которого были настенные фрески в гризайле, вьющиеся вокруг лестничной башни.

Внутреннее убранство дворца потрясало великолепием. Все блистало позолотой, мебель, по большей части флорентийской работы, была покрыта инкрустациями, слоновой костью, малахитом, ляпис-лазурью, кораллами, полудрагоценными камнями. Внизу величественной мраморной лестницы гостей встречал камергер. Левенгаупт попятился, и дамы проследовали за сановником в покои вдовствующей курфюрстины-матери, подменявшей во дворце болезненно робкую невестку, не приспособленную к монаршей пышности. Та довольствовалась безмолвным присутствием, смирно сидя рядом со свекровью.

В распахнувшихся двойных дверях Зала приемов гости увидели курфюрстину, восседавшую в кресле с высокой спинкой на возвышении, перед которым толпилось множество народу. При виде Авроры и Амалии и при звуке их имен толпа почтительно расступилась.

Анна София, вдова курфюрста Иоганна Георга III, дочь датского короля, была в Саксонии единственной, кто имел право именоваться «королевским высочеством», хотя она носила этот титул без отталкивающего высокомерия. Она была еще не стара, но ее светлые волосы северянки уже поседели в результате драмы, стоившей жизни ее старшему сыну Иоганну Георгу IV: он пал жертвой красавицы-интриганки фрейлейн фон Нойц, полностью парализовавшей его волю и не желавшую выпускать его из своих когтей даже после того, как он женился на прелестной кузине. Чтобы покрепче его к себе привязать, Нойц убедила Иоганна Георга, что жена изменяет ему с его младшим братом Фридрихом Августом, другом Кенигсмарка, чьи победы над женщинами уже успели стать притчей во языцех. Между братьями произошла жестокая ссора, после которой Иоганн Георг набросился на жену со шпагой и заколол бы ее, если бы младший брат, обладавший силой Геркулеса, не помешал ему совершить это преступление: он затащил его в спальню и там запер. После этого, предоставив матери успокаивать разгулявшиеся страсти, Фридрих Август отбыл в Испанию, где стал виновником трагедии — он и там успел завести возлюбленную, которую отравил за ее неверность ревнивый муж. После этого он вернулся в Германию и пленился в Байройте дочерью маркграфа Брандебургского, маленькой и робкой Кристиной Эберхардиной, которую и привез в Дрезден. Их пышным свадебным торжествам помешал непредвиденный траур: хищница фон Нойц заболела оспой и за несколько дней умерла. Впавший в отчаяние Иоганн Георг, уподобившись Безумной Жанне, отказывался расстаться с ее хладным трупом и так крепко сжимал его в объятиях, что его пришлось отрывать силой, чтобы приступить к похоронам. Принц же заразился от мертвой возлюбленной оспой и сам угас за семь дней. Фридрих Август стал князем-курфюрстом, что послужило поводом для новых торжеств, в которых радостно участвовал Филипп Кенигсмарк. Несчастная мать была безутешна. Но держалась она с неподражаемым достоинством, благодарная за поддержку своей робкой невестке и сыну, новому государю. С Божьей помощью эта троица справлялась со своим горем и с управлением государством.

Амалия и Аврора, привычные к придворным правилам, приняли как должное живой коридор, который образовали для их прохода перешептывающиеся подданные. Они спокойно приблизились к трону курфюрстины и одновременно, бок о бок, на предписанном этикетом расстоянии сделали низкий реверанс. Ее королевское высочество поблагодарила их кивком головы и улыбкой.

— Графиня Левенгаупт, графиня Кенигсмарк, добро пожаловать! — произнесла Анна София удивительно низким для женщины голосом. — Мы давно желаем вас увидеть. Ваше место, фрау фон Левенгаупт, будет рядом с вашим супругом, генералом, чью доблесть мы так ценим. Естественно, некоторое время вы пробудете рядом с вашей сестрой, разделяя постигшее вас обеих горе. Мы посчитали, что наступило время соединить под нашей дланью семью, испытывающую такие страдания. Мы подумали, что здесь, вдали от Ганновера, где разразилась