– Надо в штаб сообщить, – ответил командир поста и потянулся к «тапику».

– Чего паникуешь зря? – прозвучал грубый ответ дежурного. – Вся область российскими разведгруппами кишит, а ты тут кипежуешь и спать не даёшь.

– Да пошёл ты! – нахамил в свою очередь Гроз, когда уже положил трубку на аппарат вызова, и бросил Андрею Кибало: – Говорит, что это россияне ездят. Пойди разбери их…

– Чё, больше не докладывать?

– Да говорю тебе: пусть идут на три буквы!

Проснулся Хома. Заёрзал под спальным мешком Гур. Викинг вышел во двор по нужде и мигом забежал обратно. Бросился к автомату и коротко бросил Грозу:

– Чего сидишь? Звони в штаб! Там много голосов за забором. Там! – выговорил Николай и выкинул руку в сторону высоких бетонных ограждений.

В это мгновение все услышали взрывы со стороны са-винской позиции. Били 120-ми минами, много и часто. Это было похоже на последний обстрел, и сомнений не оставалось, что заварушка будет серьёзной.

Без излишней команды парни бросились каждый к своему месту согласно расписанным точкам, и тут же произошёл мощный разрыв прямо за внешней стенкой, обложенной мешками. Взрывная волна буквально ухнула внутрь помещения, снеся в противоположный угол Андрея Кибало с гранатомётом и Викинга, не успевшего даже пристроить оружие в бойнице. На них упали разодранные мешки, засыпав парней земельно-глиняной смесью.

Гроз подскочил к образовавшейся бреши в стене и открыл беспорядочный огонь очередью в ночную мглу. Патроны кончились, но за ним уже пристроился на колено Семионенко, тут же поддержавший товарища, пока тот начал перезаряжать автомат.

Хома, взяв заряженный гранатомёт, бросился в смежную комнату, и бойцы услышали через миг мощный детонирующий выстрел и увидели, как укладываются назад огромные транспортные ворота коровника.

Гроз снова начал стрелять, когда Виталик Семен вернулся внутрь в поисках гранат. В дальнем углу, среди сваленных мешков и матрасов, сквозь густую стену медленно оседающей пыли и повалившего с улицы дыма он вдруг разглядел сжавшегося и накрывшегося спальным мешком Витю Гурова.

– Ты чё тут делаешь? Там пацаны бьются! Вставай! Гранаты потащим! – орал во всё горло Семионенко, тормоша оцепеневшего от страха Гура.

Тут подбежал Андрей Хоменко и, толкнув в спину Виталика, крикнул прямо в ухо:

– Брат, нам хана! Забирай этого, и валите отсюда, пока целы! Мы сами разберёмся!

– Ты чё, охренел?! Я так не могу! – крикнул в ответ Семен.

Хома отодвинул за плечо Виталика и обратился уже к Гурову:

– Витёк, без обид! Уходи и дойди до моих. Скажи жене, как всё было, – он обнял друга одной рукой и, резко подскочив, скрылся в дыму комнаты, откуда только что вёл огонь из РПГ.

Гроз успел отойти в смежную комнату и начал перезаряжать автомат, как за спиной снова оказался Виталий Семионенко.

– Кто приказал уходить, Руслан? Ты? – громко спросил он и тут же открыл огонь в ту самую непроглядную темноту, откуда пока не последовало ни одного автоматного выстрела, но были видны движения теней.

– Ты уводи пацанов. Всех. А я с Хомой останусь. Так нам легче будет выбраться. Пока не стреляют из автоматов, валите в дальний коридор. Он выведет через всё здание на дорогу до площади перед штабом. Заодно проверишь, нет ли окружения, и к нашим прорвётесь.

Не успел Руслан отдать последние распоряжения, как новая ударная волна влетела в помещение, и огонь охватил вход, всё ещё заваленный снизу мешками. Страшнейший грохот поглотил последние слова Гроза, и густейший смог смеси цементной пыли и порохового дыма накрыл всё беспросветной мглой…

* * *

На передней позиции первый удар пришёлся по ещё не восстановленному блиндажу, и сразу стало понятно, что укропы работают по уже давно отработанным целям. После первой волны из десяти прилётов 120-миллиметровых мин Сава скомандовал срочную эвакуацию с передовой линии окопов на вторую.

В темноте было сложно посчитать людей, но и так стало понятно, что личный состав поредел на трёх-четырёх человек.

– Серёга, – обратился к Саве Сеня Семёнов, успевший запыхаться, переползая из одной траншеи в другую, – следующий прилёт нас разнесёт, и оборону держать будет некому. Погибли Бесфамильный и Александров. Никитенко очень тяжёлый. Не вытащить парня. Что думаешь делать?

– Думаю, надо нам занимать оборону вокруг квартала трёхэтажек. Они по ним бить не будут, а мы тем временем подтянемся к штабу.

– Думаешь, нас окружают?

– А ты не слышишь, что творится в коровнике? Это, между прочим, наши тыловые ворота в сторону Отрадного. Если там бой – значит, мы в жопе.

На одной из крыш коровника полыхало пламя. С двух сторон слышались взрывы и автоматные очереди. В сторону посёлка ошалело неслось несколько бурёнок, одна из которых сначала заваливалась набок, а потом просто рухнула на подкосившихся ногах.

– Срочно покинуть линию обороны и тремя группами марш к первым трёхэтажкам! – резко скомандовал Сава и тут же, постаравшись взять себя в руки, уточнил: – Семёнов, ведёшь своих пацанов к дому вдоль дороги. Астахов, перекрываешь со своими подход со стороны старых садов. Остальные, за мной к первому дому!

Группы разделились и стали спешно покидать второй окоп. В это же время на передовую позицию уже заезжал украинский БМП-1, одновременно расстреливая путь перед собой из крупнокалиберного пулемёта. Пригнувшись и выставив автоматы вперёд, за бронёй осторожно двигалась пехота противника, которая вела беспорядочный огонь, поливая перед собой очередями остатки зарослей, отдельные кусты, бугорки и выступы. Чтобы не оставить шансов случайно выжившим, кто-то из наступавших бросил гранату в первый окоп.

Началось движение и со стороны заброшенных садов. Разламывая ветвистые старые яблони, подминая гусеницами густые заросли сирени, с правого фланга, грозно рыча двигателем, выполз Т-72 с десантом и флагом на броне. Было ещё не так светло, но Астахов с парнями поняли, что это не российский триколор.

– Гарбуз, – Артём взял бойца под локоть и, смотря прямо в глаза, тихо обратился: – Саша, очень тебя прошу остаться и, когда мы отойдём к сарайчикам метрах в ста отсюда, сделать этой бандуре фейерверк. Я тебя очень прошу, брат!

Александр молча перехватил из рук Астахова уже заряженный РПГ-7, закинул автомат за спину, обнял командира, не сказав ни слова, круто развернулся и исчез в темноте.

Что должен чувствовать командир, когда посылает подчинённого на смерть? Что должен ощущать в душе человечный командир, а не начальник из семейства «ать-два левой» с отсутствующими сердцем и состраданием? Но идёт война, и нет другого выбора, как именно сейчас поставить на самый страшный и ответственный участок боя того, кто выполнит приказ, заранее зная, что он погибнет. И здесь не может быть обид