Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уже потрудились, — злобно прохрипел Ботя, — хорошо, что не все растащили.
Они осторожно собрали останки и попробовали старым охотничьим ножом выкопать небольшую ямку. Заглубиться удалось сантиметров на пятнадцать, дальше земля вперемешку с камнями не поддавалась — мерзлый грунт еще не оттаял.
— Что будем делать? — очистив нож от земли, спросил Ботя. — Копать дальше или…
Аполлон Иванович задумался: «Откопать глубокую могилу они не смогут, да и нож, такую ценную вещь для них, могут загубить».
— Ботя, а мы можем его где-то сохранить, а потом, когда прогреется земля, захоронить?
— Можем, только в доме не хотелось бы. Это будет как-то нехорошо, — ответил Ботя. — Может, где-то на крыше или на дереве подвесить пока, временно.
Они поместили останки профессора в старый потрепанный вещмешок. Мешок оказался маловат, и голову, обгрызенную до костей, Аполлону Ивановичу пришлось нести к руках.
— А почему он весь почти голый? — спросил Аполлон Иванович. — Ни куртки, ни шапки, ничего не осталось.
— А зачем они ему? — вопросом на вопрос ответил Ботя и угрюмо продолжил, неспешно шагая с мешком за спиной:
— Они нам нужнее, чем вашему другу.
— Да, он прав, — подумал Аполлон Иванович, — там, — он мельком взглянул на седую прядь волос профессора, — будет ничего не нужно.
Профессора разместили, подвесив на ветке дерева, рядом с избушкой, так что каждое утро, выходя наружу, можно было увидеть старый мешок и голову, точнее череп «ВВ».
Часть 2. Одиночество
Через неделю после посещения Сан Санычем института Венеру Петровну восстановили в должности старшего администратора одноногих, и ей, конечно, было ясно, что Сан Саныч пытается активно влиять на ее судьбу.
Однажды в почтовом ящике она обнаружила письмо. Это обстоятельство ее удивило. Она давно не получала писем от кого-либо, за исключением ответа на ее запрос об Аполлоне Ивановиче. Судя по виду конверта, письмо не являлось официальным и не из «ЗП». Сердце ее екнуло, может быть это ее Апо. Дрожащими от нетерпения руками она разорвала конверт. На листе бумаги имелся печатный текст: «Дорогая Веня, заранее прошу прощения за мою назойливость, но я не могу Вам не написать это послание. Я знаю, что Вы избегаете встреч со мной. Наша общая знакомая уверяет меня, что это результат Вашей большой любви к А. И. У меня есть более менее подробная информация о нем. Не сочтите за шантаж и провокацию, но я могу предложить Вам встречу. Начиная с сегодняшнего вечера моя машина будет ждать Вас рядом с Вашим домом с семи до восьми вечера. Так будет происходить три дня. Если Вы не захотите встретиться в эти три дня, то обещаю Вам что более никак и никогда Вас не потревожу. Ваш А. А.»
До семи часов оставалось полчаса. У нее было много времени для размышлений. Что он мог сообщить ей кроме этого: «убывший в неизвестном направлении».
— Он явно знает что-то еще, а интересует его только одно — моя личность, — подумала она и решила сегодня на встречу не ходить.
Воспоминания навалились на нее, как снежный ком, одни события цеплялись за другие, она сидя в кресле, то улыбалась, то грустила, иногда слезы сами собой текли по ее щекам. Было очень и очень жаль себя и, конечно, жаль тех первых лет, молодых лет ее жизни, проведенных с Апо.
— Где он сейчас? Жив ли? Прошло столько времени, — вспоминала она, и память ее незаметно по чуть-чуть возвращалась к «АА» и его интригующему письму.
Письмо лежало на столе. До семи часов оставалось пять минут.
— Нет, надо узнать, что с Апо? — решила она и вышла из дома.
— Не волнуйтесь, Венера Петровна, я не причиню ни вам, ни Аполлону Ивановичу никакого вреда, — он официально начал беседу, когда они уютно разместились в больших креслах на веранде загородного дома Сан Саныча.
Она несколько напряженно ждала продолжения и, опустив глаза, невольно, машинально теребила жемчужные бусы у себя на шее.
— Может быть, хотите что-либо выпить, — предложил Сан Саныч.
— Пожалуй, воды, — тихо произнесла Венера Петровна.
Сан Саныч поднялся из кресла, удалился куда-то внутрь дома, и через минуту на маленьком столе появились стаканы и два фужера, бутылка минеральной воды и красного вина.
— Ваш муж, Аполлон Иванович, ушел из зоны перевоспитания еще в самом начале осени, и не один, — продолжил Сан Саныч. — С ним был некто профессор-физик, старше его на пятнадцать лет. Скорее всего, их уход был спровоцирован, на мой взгляд, чрезмерно жестким Постановлением о борьбе с либерализмом.
Сан Саныч сделал паузу и продолжил:
— Администрация зоны провела расследование этого случая, конечно, формально и поверхностно, и ничего нового к тому, что я сказал, не выявила.
Сан Саныч отпил немного воды, пристально посмотрел на Венеру Петровну и уже не так строго официально сказал:
— Вы, Венера Петровна, может быть, хотите выслушать, так сказать, вероятные версии того, что могло произойти далее после ухода из зоны. Я беседовал со знающими людьми и могу вам передать их мнение.
Венера Петровна, опустив голову, молчала, она еще не знала, чего хочет — циничной без прикрас правды или утешений, а может быть какой-нибудь хотя бы маленькой, пусть почти невероятной, но надежды.
За окном стемнело, в саду зажглись фонари. Сан Саныч и Венера Петровна уже несколько минут сидели на темной веранде, немного освещаемой уличными фонарями. Венера Петровна молчала, она подозревала, что Сан Саныч может донести до нее мнение «знающего человека», которое окажется трагичным. Сан Саныч не торопил ее. Он налил в бокалы вина и чуть-чуть пригубил свой. Венера Петровна еле слышно и несколько хрипло ответила:
— Я хочу услышать все до конца.
Она сделала глоток вина, немного поперхнулась, и глаза ее снова, уже второй раз за этот вечер, наполнились слезами. Сан Саныч, стараясь быть как можно более мягче и участливее, кратко изложил мнение «знающих людей». Это выглядело просто и жестоко: «Если не произошло чудо, а там, в этих местах, где находился Аполлон Иванович, подобных чудес до сих пор не наблюдалось, то вероятность того, что Аполлон мертв, довольно высока».
Она закрыла лицо руками и несколько минут никак не реагировала на сказанное.
— Я распоряжусь, чтобы вас отвезли домой, — после некоторой паузы произнес Сан Саныч.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— Да, я в порядке, — отстраняя руки от лица и стараясь