— Покажи ему. Люциан. — Она схватила Дарне за руку и толкнула мне навстречу. — Покажи ему, как надо!

— Может, не стоит... — возразил было я, и Дарне запротестовал одновременно со мной. Мы резко замолчали и уставились друг на друга. На его лице застыло настороженное выражение, он покраснел.

— Не думаю, что твоему брату нужна моя помощь, — наконец вымолвил он. — Особенно с танцами.

— Не говори глупости, — ответила Альта. — Просто покажи ему.

Дарне не шевельнулся. Он словно чего-то ждал. Наконец я, дурак, понял, чего именно.

— Не стесняйся, — проговорил я натянутьп*! голосом, который как будто мне не принадлежал. — Покажи. — Хочешь, чтобы я потанцевал с тобой? Я глубоко вздохнул.

— Если этого хочет Альта, и ты не против...

Он долго смотрел на меня. По его лицу невозможно было прочесть его мысли.

— И ты не боишься, что тебя бросит в дрожь от моего соседства?

— Нет, — ответил я как можно спокойнее. — Не боюсь. Он прищурился, глядя на меня, словно приценивался к скотине на рынке. Горячая кровь прихлынула к моим щекам. Я отвел взгляд.

Дарне рассмеялся. Странный это был смех: настороженный; но довольный — смех человека, который выиграл, но сам не понимает, за какой приз сражался.

— А у тебя неплохо получается, между прочим, — заметил он. — Шаги ты выучил. Надо просто привыкнуть, только и всего. — Он протянул руку, но заколебался. — Уверен?

— Ты будешь его учить или нет? — не выдержала Альта. — Столько шума из-за какой-то ерунды! Ох уж эти мальчишки.

Дарне приблизился на шаг. Я вздрогнул и почувствовал, как он отшатнулся; тогда, повинуясь бессознательному импульсу, я потянулся и взял его за руку, как Альта несколько минут назад взяла меня. Я не ждал, что его рука окажется такой теплой и липкой от пота: совершенно обычная рука, как у мамы или Пераннон Купер.

— Показывай, — сказал я, — раз уж мы решили. — Готов? Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три... Он оказался на удивление силен. Мы кружились по комнате, и я вдруг понял, о чем говорила Альта: мне ничего не приходилось делать, я просто следовал за ним. Но это так напоминало объятие — удушающе тесное; мы находились так близко друг к другу, что мне стало трудно дышать. Раз, два, три...

Я споткнулся, и он тут же выпустил меня.

— Вот и все. Теперь сможешь тренироваться с Альтой. — Да, — я часто заморгал. Комната кружилась перед глазами. Я будто все еще вращался в танце. Сделал шаг в сторону и зашатался; Дарне подхватил меня за локоть и помог удержаться на ногах. Тепло его руки просачивалось сквозь

рубашку, как вода. Я отдернулся — глупый инстинктивный рьшок, — и он резко отодвинулся; лицо его внезапно похолодело.

— Спасибо, Дарне, — промолвил я, но голос мой прозвучал еле слышно.

— Альта! — позвала с порога мама. — Ты почему на ногах? Я разрешила тебе спуститься вниз с условием, что будешь сидеть на кушетке!

— О... я просто...

— Быстро в кровать! Простите, мистер Дарне. Счастливого Завершения. — Мама подхватила одеяла в охапку и погнала Альту к выходу. Та вздохнула, одарила Дарне лучезарной улыбкой и послушно зашагала вперед.

Мы остались наедине. Дарне взглянул на меня, точно собирался что-то сказать, но потом резко повернулся, взял плащ и вышел в коридор. Я заколебался, посмотрел на груду забытых бумажных гирлянд, а потом что-то заставило меня броситься вслед за ним, хотя я вовсе того не хотел.

Я нагнал его во дворе. Пошел мелкий снежок. Он увидел меня, но не остановился и продолжил на ходу натягивать перчатки, точно я был стеной или деревом.

— Ты вернешься в Каслфорд на Завершение? — спросил я.

— Нет. — Дарне поправил перчатки и посмотрел на меня, словно не понимая, зачем я здесь. — Мой дядя тоже празднует Завершение. Во всяком случае, так мне сказала кухарка. Будет олений бок, шампанское, кларет, портвейн... Семь блюд, фарфор с золотой каемкой, лучшее столовое серебро. И мы с дядей вдвоем в обеденном зале размером с ваш амбар.

— Так, значит.

— Не волнуйся, будет весело. Ко второй смене блюд дядя напьется до беспамятства, а я буду сидеть и смотреть, как он засыпает в тарелке. — Он поднял воротник и поплотнее запахнул на шее. — Я приеду через несколько дней после Завершения, если ты об этом спрашиваешь.

— Приезжай к нам на праздничный ужин. — Что?

Я увидел, как сверкнули его глаза в сгущающихся сумерках, как на брови налипли снежинки. Сглотнул комок в горле и сказал:

— Мать с отцом обрадуются, если ты придешь. А уж Альта и подавно. Еды хватит на всех. Мы всегда приглашаем рабочих с семьями, один гость погоды не сделает. — Ты зовешь меня на ужин в честь Завершения? Я приподнял одно плечо, но он продолжал сверлить меня взглядом. Наконец я еле слышно промолвил:

— Да.

Он изменился в лице.

— Нет. Но спасибо.

— Но...

— Ты же на самом деле не хочешь, чтоб я пришел? — Он сухо улыбнулся, словно я неудачно пошутил. — Нет, я не...

— Да будет тиха твоя тьма, а свет придет раньше, чем надобно, — произнес он хорошо знакомые слова — традиционное поздравление с Завершением. Потом вскочил в седло и ускакал, а я так и остался стоять на заснеженном дворе, дрожа от холода.

XV

Весна в том году пришла раньше обычного. После Завершения было еще несколько метелей, но редких, и ко второму полнолунию снег зарыхлел, покрылся оспинами и вскоре стаял. На земле остались лежать лишь водянистые кучки с бурыми краями. Пока снег не сошел полностью, грязь стояла по щиколотку, и с каждым шагом я проваливался в рыхлую землю. Потом за одну ночь проснулись деревья и высосали из почвы всю влагу; в воздухе запахло зеленью и пробуждением. Я всегда любил первые весенние дни, когда ворота зимы внезапно распахивались, освобождая из заточения все живое. Но в этом году я словно очутился в незнакомом краю и открывал для себя все заново. Я смотрел на весну глазами горожанина Дарне, и все мне казалось в новинку.

Альта поправилась и вернулась к обычным для нее домашним делам; Дарне уже не мог приезжать каждый день и просиживать у нас по нескольку часов, но все равно бывал часто. Что удивительно, его присутствие совершенно не мешало нашей жизни и работе; мне уже казалось, что он всегда был здесь, на нашей ферме. Он не путался под ногами, но и не замечать его было трудно. Альта несла обед работникам на верхнее поле, а он ее сопровождал; Альфред предсказывал дождь, а он послушно принюхивался; мы с отцом в амбаре заготавливали силос, а он проходил мимо и, заслышав вонь закисшей травы, отворачивался и утирал слезящиеся глаза.

Несколько недель я прожил в хижине пастуха, принимал ягнят и следил за окотом. По вечерам приходила Альта и приносила ужин, а иногда с ней заглядывал Дарне. Мы подолгу сидели и пили чай, почти не разговаривали и смотрели, как на небе ярко разгораются звезды. Однажды он пришел во время окота. Когда все случилось, Дарне стоял на коленях в грязи и вытирал соломой мордочку ягненка; с одной стороны его лицо освещала луна, с другой — свет лампы. Его рубашка запачкалась кровью и слизью, но он этого будто бы и не замечал — смотрел на ягненка, склонившись над ним, потом взглянул на меня с восторженной улыбкой.