Поворочавшись, я поднялся. Под утро становилось холодно, наползал от болота гнилой туман, а мне вдруг захотелось пить так сильно, что, оставив задремавшего Ларта, я отправился на поиски немощного родничка.

Я нашёл его по звуку — неуверенному, но различимому в предутренней тишине журчанию. Осторожно, бочком спустившись к самому озёрному берегу, я наощупь подставил родничку ладони, а потом и пересохшие губы.

Возня в зарослях приутихла; передо мной лежало зеркало чистой, не завоёванной камышами воды, и в зеркале этом отражались неохотно бледнеющие звёзды. Я упёрся ладонями в мокрую траву у берега и увидел своё отражение — тёмный, подрагивающий на воде силуэт. Едва светало.

С носа моего упала в озеро капля, разошлись круги по зеркальной поверхности, и, обомлев, я увидел в воде другое отражение — силуэт стоящего за моей спиной человека.

— Хозяин? — спросил я шёпотом.

Силуэт качнулся, и я почему-то понял, что это НЕ хозяин. Страшно, сухо зашелестели камыши.

Я медленно выпрямился, оглянулся назад — и не увидел никого!

Плеснула в озере рыбёшка — наверное, большая. Снова смотреть в воду я не стал.

Отпрыгнув в сторону, как заяц, я опрометью поскакал туда, где остывал прогоревший костёр, где спал в неудобной позе ни о чём не подозревающий Легиар:

— Хозяин, хозяин!

Нет, он уже не спал. Он сидел, нахохлившись, и смотрел исподлобья на того, другого, что стоял, протянув руки над розовыми угольями.

Серело небо.

— Долго же пришлось тебя дожидаться, Орвин, — сказал Легиар прохладно.

— Есть вещи, которые не повинуются даже магу, — хрипло отозвался пришелец.

Да, это был добрый знакомец Орвин, исхудавший, с ещё более ввалившимися и ещё более воспалёнными глазами, понурый, опустошённый. И куда девался тот сумасшедший напор, с которым он явился в наш дом три месяца назад!

— Дамир, — бросил Ларт через плечо. — Костёр, быстро!

Отсыревшие в росе поленья занимались плохо, а хозяин и не думал мне помогать.

Прилежно дуя в едкий, противный дым, я увидел, как качнулся в протянутой руке Орвина медальон на цепочке:

— Вот, Легиар. Почти полностью. Ржавчина.

Ларт поднялся, потянулся было к медальону, но касаться его не стал, а принялся выхаживать вокруг, подминая ботфортами мокрую осеннюю траву. Остановился резко:

— Ты нашёл его? Того, о ком я просил?

Орвин качнул головой. Ларт пустился вышагивать снова, решительнее, и всё скорее.

— Я не могу найти его, — медленно сказал Орвин. — И ты не можешь. Он не маг, у нас нет связи… Вот если бы у тебя сохранился принадлежащий ему предмет… Пуговица, пряжка…

— Я не дама, чтобы складывать безделушки в шкатулку, — отрезал Ларт, — а он мне не возлюбленный, чтобы хранить его вещи.

— Хорошо бы кровь, — сказал тихо Орвин. — Хорошо бы хоть каплю его крови. Можно было бы проследить.

Ларт поддал носком сапога подвернувшуюся под ноги палочку, та описала дугу и ударилась о трухлявый пень:

— Хватит об этом… Ильмарранена ты не нашёл. Я же не нашёл ничего, что продвинуло бы поиски твоей Третьей силы хотя бы на волосок. Твой медальон ржав, как гвоздь в кладбищенской ограде… Что ещё?

Я призадумался, услышав имя Ильмарранена. Очевидно, та мысль, что всё последнее время занозой сидела в Лартовой голове, напрямую была связана с этой ходячей легендой. А теперь оказывается, что хозяин давно уже пытался разыскать Маррана. А зачем?

— Я с самого начала всё сделал неправильно, — пробормотал Легиар. — Я разыскивал её, приманивал её, собирал слухи, в то время как… — он запнулся.

— В то время… — эхом отозвался Орвин. Ларта передёрнуло:

— В то время как по миру бродил Марран. Марран, которого мы вывели из игры… Да, потом я освободил его, освободил вопреки договору с Эстом, но я даже не знаю, в порядке ли у него рассудок! Небо, да кто же оправится от такого удара!

Он зашагал ещё быстрее, под ногами у него была уже протоптана дорожка — чёрная дорожка в росистой траве.

— Ты думаешь… — пробормотал Орвин.

Ларт встал — разлетелись из-под ботфорт комья земли:

— Я не думаю. Я даже не хочу думать об этом. Он лишился магического дара… Пожалуй, он и мог бы оказаться магом, который не маг, тем самым, о котором говорится в прорицании… Но он раздавлен, он уничтожен, я ни на секунду не принимал его во внимание!

Он со свистом втянул воздух, потом его плечи вдруг опустились, и он выдохнул с тоской:

— Эх…

От этого горького «эх» что-то во мне болезненно сжалось. Нечасто, ох как нечасто мой мрачный хозяин позволял себе подобные интонации.

— Ты не принимал его во внимание, потому что тебе не хотелось, — тихо сказал Орвин. — Ты просто не желал видеть его Привратником. Маррана…

Ларт свирепо на него взглянул:

— Не говори ерунды… — крутнулся на каблуках и снова принялся расхаживать, рассуждая, как ни в чём не бывало:

— На многие наши вопросы мог бы ответить старый Орлан из предгорий. Мог бы, если б не умер в одночасье, увидев нечто в Зеркале Вод… А до этого в Зеркале был кто-то, преследуемый невидимым и неощущаемым, страшным спутником… Кто это был? И кто его преследовал?

Орвин сидел, неудобно задрав голову, следил воспалёнными глазами за Лартом, который бросил наконец расхаживать и остановился прямо перед своим молчаливым собеседником:

— Что ж ты, Прорицатель? Кто Привратник? Откуда явится Третья сила и куда она нанесёт удар? Есть ли вообще ответы на эти вопросы?

— Ответы уже здесь, — тихо отозвался Орвин. — Во мне прорицание. Я вынашивал его много дней и ночей. Теперь оно здесь, и мы всё узнаем.

Он говорил, будто оправдываясь, а я весь покрылся мурашками, и Ларт, мой невозмутимый хозяин, переспросил внезапно севшим голосом:

— Что?

— Сегодня, — кивнул Орвин. — Через несколько минут… А пока сядь, пожалуйста, Ларт. Ты такой высокий, у меня шея болит…

Неподалёку от озерца три сосны росли треугольником. Это их и погубило, потому что для прорицания понадобились три огня.

И Ларт зажёг три огня, и сосны пылали сверху донизу.

Было очень страшно, но я стоял и смотрел, как между трёх огней встал Орвин, и в глазах его плясало пламя, и он достал из-за пазухи ржавый амулет и посмотрел в прорезь.

И голос его без усилия покрыл рёв огня:

— Извне, она идёт извне! Она пришла. Один день, один час, один человек. О горе! Чудовища пожирают живущих… И вода загустеет, как чёрная кровь. И ветви поймают в липкую паутину всех, имеющих крылья. И земля присосётся к подошвам имеющих ноги. Но стократ хуже имеющим магический дар! Горе, горе… Один день, один час откроют ей двери. Один человек. Привратник. Горе, она здесь!