украл бы тебя и увёз на какой-нибудь необитаемый остров. Там бы мы были только одни… Я, ты и наш мир, в котором больше нет и не будет никого.

Нет. У меня не только зрительные галлюцинации. Я сейчас явственно почувствовал, как шевельнулась маленькая ладошка в моей руке. Совсем чуть-чуть, только пальчики, слегка, еле-еле…

— Аня! Ты меня слышишь? Отзовись! Хотя бы просто моргни в ответ! Вернись из своего царства грёз! Там, кроме тебя нет никого. А здесь тебя жду я… Твоя мама очень тебя ждёт. Твои друзья… Я понимаю, что с тобой произошло страшное. Я бы тоже очень испугался, если бы сорвался со скалы, а потом лежал бы один в тишине, слушая, как шумит море…

Мой монолог прерывает Юля.

— Саша! Пора уже… Я договорилась, что ты будешь не долго…

Не знаю почему, но я почему-то крепко сжал маленькую холодную ладошку, а потом поднял её руку и стал целовать маленькие пальчики…

Внезапно Юля отодвигает меня в сторону…

— Что ты сделал?

— Ничего…

— Она открыла глаза…

— Я не видел…

— Просто на секунду… На долю секунды… Как будто выглянула и снова спряталась…

— Я не заметил…

Смотрю прямо в лицо спящей Анечки… Что-то не то… Под закрытыми веками шевелятся зрачки. Я это вижу…

— Аня! Открой глаза! Ты же меня слышишь… Я здесь! Я рядом!

Незнакомый женский голос позади меня.

— Прекратите шуметь! Вы в реанимации.

— Аня!

— Немедленно уходите!

— Она почти проснулась…

— Я сейчас позову доктора…

— Зовите! Пусть врач посмотрит.

Немного хриплый, как простуженный голосок почти прошептал:

— Саша…

Я обернулся. Аня смотрела на меня… По её щекам катились слёзы…

— Анечка!..

Глаза её вновь закрылись, а голова откинулась на подушку…

— Юля! Что с ней?

— Саша! Отойди! А лучше выйди пока… — а обращаясь к строгой медсестре. Почти командным голосом. — Надя! Вызывай дежурного! Срочно!

* * *

Меня вытолкали из палаты… А ещё через пару минут тут уже было несколько человек в белых халатах. Я понял, что мешаться под ногами это самое последнее, чем я могу помочь. Я потихоньку вышел в коридор и пошёл в сторону своего хирургического отделения. Мне почему-то очень захотелось закурить… Жаль, что Юля осталась там в палате…

Глава двадцатая…

Новые надежды. Новые мечты

Снова, как и прежде, где-то рядом ты

«Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль».

А. Твардовский «Василий Тёркин»

01 июля. 1974 год

Севастополь. Военно-морской госпиталь.

Меня всего колотило от возбуждения… Я, кажется, понимаю, что испытывает Ленка, когда к ней приходит очередное предчувствие…

Я хотел было вернуться, чтобы стрельнуть у Юли сигарету. Потому что меня, ну никак не отпускает состояние эйфории… Стою на том месте, где она вчера курила… Внутри меня всё кипит. Наверху хлопает дверь… Кто-то идёт по лестнице, спускаясь вниз.

— Ты прямо мои мысли читаешь, Юль… Дай сигарету!

— Что? И тебя пробрало?

Она достала из кармана бело-голубую пачку. Одну сигарету протянула мне, а другую прикурила сама. Мы курили и молчали… Молчали и курили…

— Что ты такого сделал, Сашка? — спросила меня Юля.

— Да, ничего такого вроде бы. Ты сама всё видела. Держал за руку. Говорил всякую романтическую ерунду…

— Оказалась вовсе не ерунда… Я, когда уходила, видела, что девочка твоя уже совсем почти в порядке… Если так можно сказать.

— А её травмы. Она же упала с высоты и головой ударилась?

— Я читала её историю болезни. Закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, подозрение на компрессионный перелом позвоночника.

— С ней всё будет в порядке?

— Теперь, думаю, да… Я только понять не могу, как ты смог «разбудить» её.

— Сам не знаю. Просто я очень этого хотел. Не мог смотреть, как она лежит там такая бледная и прохладная…

— Любишь её?

— Да… Люблю! Очень люблю. Хочу, чтобы она была счастлива.

— Хорошее желание…

— Надеюсь, что с ней будет всё в порядке.

— Я тоже хочу, чтобы так всё и было. Пригласишь на свадьбу? А то мне уже надоело встречаться с вами в разных больницах.

* * *

Я вернулся к себе в палату. Настроение по-прежнему было приподнятоё. Я думал, что сегодня не смогу заснуть… Ошибся… Немного полежал, глядя в потолок, а потом вдруг… Бац. И утро…

01 июля. 1974 год

Севастополь. Военно-морской госпиталь.

— Просыпайся, соня! Завтрак проспишь!

Вот откуда столько бодрости в этом Коле-морячке, да ещё и с утра пораньше? Неужели так мучает его по утрам голод? А завтрак могли бы и попозже сделать… Поближе к обеду.

Ладно… Хватит капризничать… Пора вставать.

Аня!

Я вспомнил события прошедшей ночи и тут же вскочил, как ужаленный. Надо срочно узнать, что там с Аней. Хотя вряд ли мне прямо сейчас средь бела дня разрешат заходить в реанимацию.

Значит, не будем пока дёргаться…

Интересно, ко мне сегодня кто-нибудь придёт? Лёха с Маринкой вроде бы должны уже обратно в лагерь уехать… Наверное, уехали ещё вчера… Но здесь должен был остаться Васин… И Елена Николаевна… Хотя ей сейчас не до меня. Это уж точно…

Лишь бы с Аней всё было хорошо… Я бы сжал кулаки на удачу, но… Один у меня в гипсе и не сжимается по определению, а другой… Когда я пытаюсь крепко сжать кулак левой руки, то лопаются подсыхающие корочки на ожогах. Так что лучше не надо этого пока делать.

На завтрак была уже немного надоевшая каша. На этот раз манная с комочками…

* * *

Когда в дверь периодически стали заглядывать ходячие больные из других палат, я понял, что что-то тут не так. А что не так, я осознал лишь тогда, когда Коля сунул мне под нос свежий номер газеты: «Слава Севастополя»:

— На! Читай, герой!

Я взял сегодняшнюю, но уже слегка помятую газету, где на последней странице была моя фотография и заголовок: «Подвиг юного героя».

Приглядевшись, я понял, что фотография не моя, а Лёшкина… Но сделана она вчера или позавчера…

Корреспондент расстарался на славу… Подробно описал аварию легковушки и грузовика, а потом был рассказ о том, как я рукой разбил стекло машины и вытащил из огня капитана милиции. Упомянул журналист и о том, что я сам пострадал. Написал и про сломанную руку и про ожоги. Только про двоих погибших в огне людях не было сказано ни слова. Похоже, что эта тема немного под запретом. Подвиг — это хорошо. А гибель людей —