другие мужчины вдруг показались мне невероятно грубыми и жестокими. Меня раздражало то, что они ворчали, а не говорили, постоянно чесались, ковыряли в носу и даже облегчались, не смущаясь присутствием женщин. И еще эта вонь!

Шум в лагере тоже ошеломлял. Лаяли собаки, блеяли овцы, плакали младенцы, пронзительно вопили женщины. Почему прежде я никогда не замечала, как все они кричали друг на друга и на детей? Даже моя собственная мать оказалась какой-то не такой: вечно критикующей окружающих, требовательной и властной. Все должны были немедленно подчиняться ей, и что бы я ни сделала, все оказывалось недостаточно хорошо. Я слышала только презрение и гнев в ее голосе, когда она приказывала мне принести воду, приглядеть за малышней или помочь Зелфе прясть.

Стоило Лии заговорить со мной, и в моих глазах закипали слезы, горло сжималось от стыда и гнева и я в ярости пинала комья земли. «Да в чем дело? - спрашивала мама по три раза на дню. - Дина, что с тобою не так?»

«Ну, со мною-то как раз всё в порядке, - думала я. - Это ты стала вспыльчивой, постоянно всем недовольной и просто невыносимой». Каким-то странным образом за несколько месяцев нашей разлуки Лия словно бы постарела на годы. Глубокие морщины на лбу забивала пыль, грязь под ногтями казалась мне отвратительной.

Конечно, я не могла проявить неуважение к матери и потому стала просто избегать ее, предпочитая спокойствие Зелфы и мягкий голос Билхи. Я даже спала теперь в шатре Рахили, что, должно быть, больно ранило Лию.

Инна, которая, как я внезапно догадалась, была почти такой же старой, как и моя бабушка, ругала меня за то, что я огорчаю мать. Но я была слишком молода, чтобы понять: изменилась я сама, а вовсе не мама.

Через несколько недель я снова привыкла к повседневным звукам и запахам, начав находить в них радость. Я с удовольствием наблюдала за играми маленьких мальчиков, бегавших голышом, подсматривала за совокупляющимися собаками. Ночами я вертелась на своих одеялах, а руки мои блуждали по груди и между ног, что вызывало у меня недоумение.

Как-то ночью Инна застала меня у шатра Иуды, где они с женой делали очередного ребенка. Повитуха схватила меня за ухо и увела прочь.

- Тебе недолго уже осталось ждать, девочка моя, - сказала она, укоризненно покачивая головой. - Твое время приближается.

Я была огорчена и испугалась, что Инна расскажет Лии, где меня обнаружила. Но даже в этот момент я не могла не думать о тайнах отношений мужчин и женщин.

По ночам меня снедали любопытство и тоска, а отец и братья были заняты своими заботами. Скоро у нас появится так много скота, говорили они, что ему даже не хватит земли. Братья понимали, что им самим, а в будущем и их сыновьям, здесь будет просто не развернуться. Иаков снова стал планировать путешествие, на этот раз он вспоминал об обнесенном стеной городе, о знакомой долине между двух гор. В его мечтах мы жили в Сихеме, где еще его дед совершил возлияние вина на груду камней и назвал это место священным алтарем. Моим братьям нравились эти мечты. Они ходили в город торговать, ибо на рынке за шерсть и скот давали хорошую цену, и всякий раз возвращались в шатры, переполненные впечатлениями. Хамор, царь Сихема, был миролюбив и поощрял племена, которые заботились о процветании подвластной ему земли. Симон и Левий от имени отца переговорили с визирем Хамора и вернулись к Иакову с радостным известием: нам выделят большой участок земли с колодцем.

Итак, решение было принято, шатры свернуты, а скот собран в стада, и мы вновь отправились в путь, на этот раз недалекий, до места, которое нам было обещано. Матери заверяли, что тоже довольны таким поворотом судьбы.

- Горы находятся там, где небеса встречаются с землей, - заметила Зелфа, предвкушая, что на новом месте на нее снизойдет вдохновение.

- Горы защитят нас от дурных ветров, - рассудительно произнесла Лия.

- Надо будет найти местную травницу, чтобы показала нам, что растет в тех горах, - сказала Рахиль Инне.

И только Билха тяжело вздохнула, оказавшись в тени Эбала, - так называлась гора, на склоне которой мы поставили шатры.

- Она такая большая!… Здесь я чувствую себя потерянной.

Мы построили печи и посадили в землю семена. Стадо умножалось, и еще трое моих братьев взяли себе жен, молодых девушек, которые не вызывали возражений со стороны наших матерей. Но все они были из Ханаана и ничего не знали об обычаях Харрана, где женщин ценили за стойкость, а не за одну только красоту. И, когда мои новые сестры вошли в Красный шатер, чтобы угодить Лии, они не смеялись вместе с нами, без всякого интереса следили за жертвоприношением Царице Небесной и не желали учиться местным обрядам.

- Жертвоприношения - это для мужчин, - сказали они и съели предложенные сласти.

И все-таки жены моих братьев оказались трудолюбивыми и плодовитыми. В Сихеме у меня появилось много племянников и племянниц, и семья Иакова процветала.

В наших шатрах царил мир, если не считать Симона и Левия: эти двое вечно находили поводы для недовольства. Колодец, который делал наш земельный надел особенно привлекательным, оказался древней, осыпающейся кучей камней и пересох вскоре после нашего прибытия.

Братья вырыли другой - работа была тяжелой и, что хуже всего, оказалась бесполезной. Симон и Левий были уверены, что Хамор сознательно обманул их, и постоянно распаляли друг в друге гнев, обсуждая, как их унизили. К тому времени, когда вторая попытка вырыть колодец увенчалась успехом, обида на царя, несмотря на то, что теперь мы были обеспечены водой, стала такой же неотъемлемой частью каждого из обоих братьев, как и их собственные имена. Я была рада, что редко пересекалась с ними. Признаться, они пугали меня своим вечно мрачным видом и длинными ножами, всегда свисавшими с пояса.

Весной, когда воздух был сладким, а овцы опять готовились принести ягнят, у меня впервые пошла кровь. Помню, как раз собирали ужин к первой безлунной ночи; я присела на корточках, чтобы облегчиться, и вдруг заметила на бедре пятно. Мне потребовалось некоторое время, дабы понять, что это. Пятно было коричневым, и это смутило меня. Разве оно не должно быть красным? Разве я не должна чувствовать боль в животе? Может, я просто оступилась и поцарапала ногу? Однако царапины не было.

Кажется, я всю жизнь ждала наступления