Мой дядя был хорошим человеком и прекрасным сыном. Он старался устраивать так, чтобы богатые паломники посещали рощу и приносили щедрые жертвы; именно он подобрал Исааку каменный дом в деревне. Благодаря его заботам Ревекка могла жить в роскоши, словно жрица, не прислуживая мужчине. На прощание бабушка всякий раз ласково похлопывала Исава по щеке, и он сиял так, словно бы мать расхваливала его, превознося до небес. Чего она, к слову, никогда не делала.

Не припомню, чтобы бабушка говорила об Исаве плохо; нет, она не ругала старшего сына, просто она вообще ничего о нем не говорила.

Однако его жен Ревекка ненавидела и вот об этом могла рассуждать часами, весьма подробно описывая их недостатки. Хотя эти женщины были почтительными невестками и прежде посылали ей прекрасные подарки в надежде заслужить одобрение, она считала их всех неряхами и идиотками. Долгие годы Ревекка открыто насмехалась над ними, поэтому теперь они посещали свекровь только по настоянию Исава. К моим матерям бабушка отнеслась ничуть не добрее. Рахиль она сочла лентяйкой: да, красивой, но ленивой. Билху называла уродливой, а Зелфу - суеверной и слишком тощей. Правда, Ревекка неохотно признала, что Лия отличалась трудолюбием и знала толк в хозяйственных делах; кроме того, бабушка не могла отрицать очевидного - Бог благословил ее многочисленными здоровыми сыновьями. Но даже Лия не была достаточно хороша для Иакова, который заслуживал идеальную спутницу жизни, а не дылду с глазами разного цвета.

И все это она высказывала в моем присутствии! Как будто я не была дочерью Лии, как будто остальные жены Иакова не были моими любимыми тетушками. Но я не защищала их. Когда пророчица говорила, никаких возражений не допускалось. Я была не так отважна, как Лия, и мои ночные слезы часто были вызваны не только одиночеством, но и стыдом за проявленную слабость.

Но худшие оскорбления Ревекка приберегала для своего мужа. К старости Исаак поглупел, говорила она, от него дурно пахнет - и этого она вынести не может. Неужто он позабыл, чем обязан жене, разве не она позаботилась о том, чтобы он даровал благословение лучшему из сыновей, Иакову? Бабушка постоянно твердила о неблагодарности Исаака и разглагольствовала о своих страданиях. Но мне было неясно, что уж такого скверного сделал мой дед. Когда он в жаркие дни приходил в шатер, чтобы наслаждаться прохладой в тени терпентиновых деревьев, то казался человеком мягким и безобидным. Я радовалась, что Исаак не нуждался в заботе Ревекки.

Ему отлично служила особая, всегда закутанная в покрывало Дебора. Ходили слухи, что она скрывала заячью губу, хотя было немыслимо, чтобы ребенка с таким уродством не убили сразу после рождения.

Когда Исав приходил в Мамре, он сначала посещал мать и выяснял, что той нужно. Он был вежлив и даже любил ее, но при первой возможности спешил к отцу или отвозил того в каменный дом в Арбе, где они вдвоем наслаждались вечерним вином. Мужчины засиживались допоздна, болтали и смеялись, а закутанная Дебора прислуживала им. Об этом я узнала от других женщин в белых туниках. Они были ко мне добры: ласково похлопывали меня по плечу, когда подавали обед, расчесывали мне волосы и позволили работать с красивыми веретенами из слоновой кости. Но по вечерам служанки не рассказывали предания, я так и не узнала их настоящие имена или истории о том, как они попали в Мамре и нравится ли им жить без мужей. Все эти женщины казались милыми и спокойными, но столь же бесцветными, как и их одежды. Не хотела бы я оказаться на их месте и служить Оракулу.

На новолуние Ревекка не позволила мне войти в Красный шатер вместе с кровоточащими женщинами. В этом отношении бабушка строго следовала правилам: сама она давно миновала возраст деторождения, так что тоже не входила в шатер и не пускала туда тех, кто еще не созрел. Одна из «дебор» составила нам компанию, когда все прочие находились в Красном шатре. Она объяснила, что у нее не бывало лунной крови, как у других взрослых женщин, но ничуть не жаловалась на отсутствие отдыха. Мы с ней вместе готовили и прислуживали празднующим, чей приглушенный смех заставлял меня еще сильнее скучать по дому.

На утро после третьего дня «деборы» возвращались отдохнувшими и улыбающимися, и мне дозволялось следовать за ними до вершины холма, с которой все приветствовали восход солнца. Бабушка совершала обряд возлияния вина, а женщины пели бессловесную песню тихой радости. Затем наступала глубокая тишина, и мне казалось, что Царица Небесная в тот момент взирала на нас с деревьев.

Это воспоминание неотступно возвращается ко мне каждое новолуние.

Я так и не научилась любить бабушку. Я не могла забыть и простить то, как она обошлась с Тавеей. Однако наступил день, когда я испытала к ней уважение.

Двери в шатер Оракула всегда оставались открытыми, здесь принимали любых путников. Таков был завет Сары и Аврама, которые, как говорили, оказывали одинаково уважительный прием принцам и нищим. И потому каждое утро Ревекка приветствовала паломников в своем красивом шатре. Бабушка принимала всех, кто пришел, - оборванцев и роскошно одетых, и она никогда не торопила бедняков ради богачей.

Я стояла вместе с «деборами», пока Ревекка приветствовала пришедших. В тот день первой была бездетная женщина, которая мечтала иметь сына. Оракул дала ей красный шнур, чтобы привязать к одному из деревьев Мамре, прошептала на ухо благословение и послала одну из прислужниц, разбирающуюся в травах, подобрать снадобье.

Затем пришел торговец, просивший талисман для своего каравана.

- Минувший год выдался для меня неудачным, - начал он. - Я почти разорился, но прослышал о твоем могуществе и подумал, авось ты поможешь мне разбогатеть. - В голосе его прозвучала насмешка. - И вот пришел узнать сам, что да как.

Бабушка подошла к нему вплотную и смотрела в лицо до тех пор, пока торговец не отвернулся, смущенный ее взглядом.

- Ты вор и должен возместить убытки, которые причинил другим людям, - грозно заявила она.

Плечи посетителя поникли, развязные манеры мигом исчезли.

- Но как? - спросил он. - У меня совсем не осталось товаров.

- Другого выхода нет, - заявила Оракул, громко и как-то отстраненно.

После чего жестом велела ему уходить, и торговец смиренно попятился из шатра, а потом побежал вниз по склону так быстро, словно его преследовало войско.

Ревекка заметила, что я стою с открытым от изумления ртом, и, пожав плечами, пояснила:

- Только воры