— Я знаю, — коротко ответил я с таким видом, словно все сказанное меня совершенно не интересовало. Ведь я не мог позволить простому кельту поучать друида и советовать мне, как лучше поступить, — а некоторым солдатам даже выпадает счастье получить на ужин моллюсков в раковине.

Кунингунулл резко мотнул головой и недовольно взглянул на меня. Он сердился из-за того, что не мог понять смысл сказанных мною слов.

— Что же, — проворчал он, — решай сам. Но знай: если ты будешь служить Цезарю, то ни один кельт не сможет гадить тебе на голову. С того самого момента, как мы, эдуи, заключили союз с Римом, нас начали уважать во всей Галлии.

Улыбнувшись так, словно мне приходилось говорить с несмышленым ребенком, я ответил:

— Насколько мне известно, Цезарь не собирается долго оставаться под Генавой. А это значит, что, даже приняв столь заманчивое, на твой взгляд, предложение, я не буду иметь возможности работать в канцелярии дольше месяца.

— Цезарь отправил послов в Аквилейю. Там зимуют седьмой, восьмой и девятый легионы. В общей сложности это восемнадцать тысяч человек. Проконсул отдал им приказ ускоренным маршем перейти через Альпы и прибыть сюда.

Услышав это, я чуть не выпал из седла. Я изо всех сил пытался улыбнуться и показать эдую, что он, на мой взгляд, говорит полную чепуху. Но в тот момент моя улыбка больше напоминала гримасу человека, который съел целый лимон, а не мудрую усмешку всезнающего друида. Значит, всего лишь через несколько недель у Цезаря будет четыре легиона, то есть около двадцати четырех тысяч солдат.

Кунингунулл остановился перед большой офицерской палаткой и сообщил страже, кто я такой. Один из легионеров отодвинул в сторону кожаный полог, закрывавший вход, и жестом предложил мне войти.

Оказавшись в этой огромной палатке, я отметил про себя, что изнутри она казалась еще больше, чем снаружи. Я в очередной раз удивился предусмотрительности римлян — палатку разбили не на голой земле, а на возвышении, сколоченном из дерева. Таким образом, ноги находившихся внутри могли оставаться сухими даже во время проливного дождя. Вдоль стен были расставлены стеллажи, которые использовались для хранения свитков. В центре помещения четыре письменных стола образовывали прямоугольник. У самой дальней стены, в глубине палатки, я заметил обеденные ложа и невысокий круглый столик, на котором стояли кубки, кувшины с вином и водой, а также ваза с фруктами. Ко мне подошел пожилой мужчина, которому на вид я бы дал лет пятьдесят, и приветливо улыбнулся. Он был одет в простую тунику без рукавов, сшитую из плотной шерстяной ткани красного цвета и украшенную незамысловатым узором. На талии ее стягивал искусно украшенный кожаный ремень с золотой пряжкой. Туника была довольно длинной и доставала до самых икр. Я знал, что такую одежду могли носить только офицеры, потому что простому легионеру она наверняка мешала бы во время военного похода.

— Я Гай Оппий, римский всадник и офицер при штабе Цезаря. Я отвечаю за переписку и своевременную передачу всех важных новостей в Рим.

— Довольно скромно! — рассмеялся бородатый мужчина, который, сидя за столом, низко склонился над развернутым перед ним мелко исписанным пергаментным свитком и, очевидно, готовил копию этого документа. — На самом деле Гай Оппий — глава тайной службы Цезаря! У него больше глаз и ушей, чем…

Гай Оппий жестом дал понять говорившему, что продолжать не стоит, и представил мне бородача:

— Это Авл Гирт, офицер, отвечающий за переписку Цезаря.

Я с трудом сдержал улыбку. Авлу Гирту очень подходило его имя, ведь hirtius означало на латыни «щетинистый» или «косматый».

Тот факт, что в военном лагере десятого легиона я встретил офицера с бородой, сам по себе был довольно необычным, ведь бороды, усы и любая другая растительность на лице и теле считались неотъемлемыми атрибутами диких варваров, которые, по мнению римлян, были чем-то средним между зверем и человеком. Этот Авл Гирт мне сразу же понравился. Подойдя к нему сзади, я через его плечо взглянул на документ, над которым он работал. Красивым почерком офицер переписывал на пергамент греческий текст, нанесенный на покрытую воском дощечку.

— Авлу Гирту срочно нужен помощник, потому что один он не в состоянии справиться со всеми заданиями. Количество отправляемой нами корреспонденции в последнее время значительно увеличилось, — сказал Гай Оппий и осмотрел меня с ног до головы. После небольшой паузы он продолжил: — Войны выигрываются не только на поле боя. Что толку от одержанной победы, если военачальник не может о ней никому сообщить? Я отдаю распоряжения и решаю, сколько копий тех или иных документов следует подготовить для отправки агентам и союзникам в Риме.

Авл Гирт взглянул на Гая Опия и усмехнулся:

— А также он решает, идет в Галлии снег или дождь.

Я не совсем понял, что именно хотел сказать бородач этой фразой. Мне оставалось лишь предположить, что Гай Оппий тщательно анализировал все новости и корректировал их соответствующим образом с целью представить происходящее в максимально выгодном для Цезаря свете. Стараясь сохранять равнодушный вид, я кивнул, поскольку не хотел хвалить или порицать услышанное. Одним словом, я решил занять выжидательную позицию. Гай Оппий, похоже, остался вполне доволен моим поведением.

— Поговаривают, будто ты друид, — сказал он без тени враждебности. Я вновь кивнул, не сводя при этом глаз со своего собеседника. Поскольку мне хотелось, чтобы меня считали друидом, я должен был держаться как знатный кельт.

Гай Оппий три раза хлопнул в ладоши. Тут же в помещение вбежал мальчик с черными вьющимися волосами и низко поклонился Гаю Оппию. Похоже, это был греческий раб.

— Олус, принеси нам подогретого вина с пряностями.

Мальчик вновь низко поклонился и тут же исчез. Похоже, бедолага должен был часами сидеть за занавесом в задней части палатки и ждать, когда господин хлопнет в ладоши, чтобы вызвать его к себе и дать какое-нибудь поручение.

Через некоторое время раб вернулся, неся бронзовую посудину с горячей водой. Часть жидкости он тут же вылил в кувшин, Добавил туда неразбавленного римского вина, бросил несколько щепоток муската и корицы, а затем тщательно размешал все деревянным черпаком.

Когда мальчик подал каждому из нас серебряные кубки, наполненные горячим напитком, — Ванда, поскольку она была рабыней, такой чести, конечно же, не удостоилась, — Гай Оппий жестом велел рабу удалиться в заднюю часть палатки. Мы подняли кубки, и Гай Оппий и Авл Гирт в один голос воскликнули: «Да здравствует Цезарь!» Я же ограничился лишь словами: «Carpe diem[33]».

Когда мы наполовину опустошили кубки, Гай Оппий задал мне свой очередной вопрос:

— Скажи, правда, что вы, друиды, считаетесь живыми книгами кельтов?

— Factus est! — ответил я на безупречном латинском, что означало примерно следующее: «Так оно и есть!» Тем самым я дал понять своим собеседникам, что был знаком даже со специфическими выражениями, используемыми римлянами. Согласен, это выглядело так, словно я хотел похвастаться или набить себе цену. Гай Оппий улыбнулся. Наверное, варвары, которые пытались показать, что они владеют латынью и знакомы с культурой Рима, выглядели в его глазах смешно и даже глупо. Однако позже я понял, что мои попытки вести себя словно настоящий римлянин польстили офицерам.