Статья слой за слоем уничтожала образ славившегося своей решимостью человека высоких принципов и воссоздавала его заново: честолюбивый отпрыск иммигрантов, которому брак принес деньги и связи, и тогда он превратился во влиятельного спонсора партии и – в обход более достойных кандидатов – смог выдвинуться на выборах. В первый раз он победил благодаря своему исламскому происхождению, потом отбросил его, когда принадлежность к мусульманам стала его тяготить. Остается загадкой, каким образом он получил еще один шанс и участвовал в дополнительных выборах на гарантированное место, после того как собственный электорат отвернулся от него в результате мечете-гейта – в партии подобный фаворитизм спровоцировал несколько отставок. Вместо того чтобы прямо и полно ответить на вопросы по поводу своих связей с известными террористами в мечети, которую он обычно посещал, Карамат Лоун взялся играть новую роль, сделавшись самым громогласным критиком той общины, что отняла у него депутатское место. Пролетарий или миллионер, мусульманин или отрекшийся от ислама, гордый сын мигрантов или враг мигрантов, модернизатор или традиционалист? Мы бы хотели наконец увидеть истинного Карамата Лоуна. И заключительный удар, снова от пожелавшего остаться неизвестным члена Кабинета: «Он продаст кого угодно, хоть родного сына, лишь бы приблизиться к заветному адресу на Даунинг-стрит».

Далее по нарастающей. Британия проснулась под хор твитов, наспех написанных интернет-колонок и утренних телеинтервью – все до единого звали министра внутренних дел к ответу. «Личные счеты» – все они подхватили эту фразу, а какой-то остряк переделал в тег #Личныщит.

Профессиональная, хорошо скоординированная кампания. Как же он сразу не догадался, кто держал камеру?

– Ты всегда недолюбливала меня, Элис, – сказал он, когда Палтусиха соизволила снять трубку на пятом звонке.

– Мистер Лоун, ваш сын обратился в нашу семейную фирму и заказал ролик, – ответила она таким тоном, словно разогретый мед капал на рыбью чешую. – Это профессиональная работа. Никаких личных счетов.

Он положил трубку, рассмеялся и расстегнул манжеты.

– Сосредоточься и собирай войска, – велел он Джеймсу. Еще и восьми утра не было. Впереди весь рабочий день, а видео существуют и другие, кроме отснятых Палтусихой.

Он открыл запись, хранившуюся на рабочем столе. Тень на песке посреди пустыни – мужчина стоит на коленях, кривая сабля полумесяцем занесена над его головой. Великолепная съемка, умелая работа оператора, понимающего толк в том, под каким углом следует держать камеру, как выставить свет и – Карамат еще раз нажал клавишу, и хвала имени Божьему зазвучала еще громче – звук. Изготовлено на той самой студии, где работал Парвиз Паша. Карамат не хотел предъявлять это британской публике – варварское зрелище, после которого будут сниться кошмары. И ему, скорее всего, не придется это делать. Если он правильно оценил ситуацию – а он был в этом уверен, – достаточно будет Эймону войти в тот парк, стать участником самого небританского зрелища, какое можно себе представить, и разговор сместится с личных счетов на явную неспособность Эймона Лоуна к здравому суждению. Но на случай, если дело обернется не так, как он рассчитывал, стоит иметь запасной план – напомнить публике, что сюжет здесь всего один и речь идет о гражданине Британии, который бросил родину и отправился луда, где рубят головы, бичуют, распинают, выставляют отрубленные головы на пиках, вербуют в солдаты детей, где допустимы рабство и насилие. Личные счеты? Да, видит Бог, Карамат Лоун принимал все это близко к сердцу. Он стукнул кулаком по столу, отрабатывая эту фразу, прикидывая, уместна ли тут ссылка на Бога, а отрубленная голова меж тем катилась по песку.

После того как он в первый раз посмотрел такую запись, он до конца недели не мог есть мяса. И каждый раз, когда брился, мерещилось то соприкосновение клинка и плоти. Но теперь это стало его оружием. Он перевел взгляд с компьютерного экрана на телевизор, который включил сразу, как вошел в кабинет. Девушка сидела, скрестив ноги, рядом с гробом изо льда, волосы ее все так же грязны, белая одежда замарана, она выглядела намного старше, уставшей. Знала ли ты этого юношу, которого так оплакиваешь? – мысленно спросил он.

Телефон зажужжал, сообщение от Терри: «Сейчас же вернись домой, если не хочешь увидеть в новостях сообщение о том, что твоя жена съехала в отель».

Он провел руками по волосам, не зная, восхищаться ее характером или приходить от него в отчаяние: она обращалась не к отцу и мужу, но к политику. Даже видеозапись обезглавливания не изменит уже складывающийся сюжет «Драмы в семье выходца из Пакистана», если Терри Лоун, знаменитый дизайнер интерьеров, икона стиля, согласно недавнему опросу затмившая в рейтинге всех прочих вестминстерских жен, поддержит сына и тоже обвинит мужа в личной мести.

«Шах и мат, Тереза, – ответил он. – Еду».

* * *

Фирменный стиль Терри – приглушенные цвета, изящные линии мебели, деревянные полы – повсюду в доме, кроме кабинета мужа и семейной гостиной с красными стенами, диванами и коврами, в которых утопала нога; на белых полках вдоль стен – самые любимые в семье книги. На подходе к семейной гостиной Карамата окликнули, и он понял, что его шаги сделались более звучными с тех пор, как он достиг должности министра внутренних дел. Огромными шагами он преодолел последние остававшиеся до гостиной метры и протянул руку навстречу младшей из своих детей, Эмили Бьющей в Лоб, сыну, какого он рад был бы родить.

– Я пришла спросить, в самом ли деле эта расистская женоненавистническая чушь насчет хиджаба исходит из твоего министерства, – и потребовать уволить того, кто в этом виновен, – заявила она, уклоняясь от объятий и ослепляя отца улыбкой.

Прекрасная Эмили, внешне – дочь своей матери, волосы русые, карие глаза, изящные руки, быстрые жесты.

– Ох, я-то надеялся, ты пришла поддержать старика отца, – вздохнул он и дернул ее за нос.

– У старика отца все образуется. Как всегда. Но мой брат – он, похоже, запутался, да? – Она с размаху опустилась на диван и вновь атаковала уже наполовину съеденный круассан. – И все же он мой брат. И твой сын. Я подумала, надо заглянуть домой и напомнить тебе про родительские чувства. А потом я могу увезти его в Нью-Йорк и держать там, пока туча не рассеется.

Он ощущал присутствие Терри – она стояла в халате спиной к ним обоим, пробегала пальцами по корешкам детских книг, словно по клавишам пианино. Разговаривать с ней через посредство Эмили— трусовато, зато проще. Он сел рядом с дочерью, отхлебнул из ее чашки, поморщился: сахара нет.

– Ты знаешь, что он натворил?

– Мама только что показала мне видео. Глупость, конечно. Как ты это собираешься уладить?

Поразительно – о побеге Эймона в Карачи еще не проведала пресса. Твит с фотографией Эймона в зале отлета уже исчез, какой из отделов службы безопасности об этом позаботился, Карамат не вникал, но был благодарен. И не забыть сказать спасибо Джеймсу, единственному, кто вовремя заметил, – потому что только Джеймс и сообразил добавить в уведомления гугла тег #EamonLone. Конечно, скоро все прознают, тут ничего не поделаешь. Но хотя бы он первым сообщит об этом жене, которая наконец повернулась к нему лицом, и по ее лицу он понял, какую ошибку совершил, не разбудив ее нынче утром, перед тем как выйти из дома.