– Да так. Недоразумение. – По глазам Токарева было видно, что он стремительно просчитывает, как быть. И ему явно было что скрывать. Иначе с чего бы они так взбеленились?

– Якут. Развяжи, – скомандовал он.

Северянин начал нехотя разматывать веревку, а когда понял, что собственный узел не развяжет, полоснул ножом, чуть не порезав ученому руку.

Малютин поднялся, разминая запястья. Он посмотрел в ближайшее окно, и кривая усмешка появилась у него на лице. Ему давно казалось, что вокруг стало заметно темнее, хотя солнце, пусть и скрытое обычной стратосферной пылевой дымкой, должно было светить ярче всего в полдень.

Но небо на глазах чернело. Где-то далеко разрезала небосвод ветвистая молния.

– Видал? – сказал он Якуту. – Разверзнутся хляби небесные. И покарает господь грешников.

– Заткни-ка ты пасть, – рыкнул тот в ответ. – А то опять упакуем.

«Похоже, эта неблагодарная свинья мне совсем не признательна», – ухмыльнулся про себя Малютин.

– Дождь еще может мимо пройти, – произнес Токарев.

Через пять минут фронт циклона добрался до них, а через десять – за окном упали первые капли. Ветер налетел неожиданно, пригнув к земле голые кусты, и вскоре с неба начал низвергаться целый Ниагарский водопад. Ливень забарабанил по металлическому козырьку над главным входом.

– Если не закончится, придется ночевать тут. – Полковнику явно этот вариант нравился больше, чем поездка в дождь и грозу. – И это хорошо. Тут спокойней, чем снаружи. Забыли, кто там ходит?

– Оно может и днем ходить, – возразил майор. – Я не думаю, что это ночное животное.

– Днем мы проскочим на машинах. А ночью заедем в бурелом или с дороги слетим. Надо разбить лагерь.

Остальные, судя по всему, были на его стороне. Стена воды за окнами казалась непроходимой преградой. Все знали, что теперь не бывает нерадиоактивных осадков. Только более или менее радиоактивные. Майору ничего не оставалось, кроме как согласиться.

В фойе первого этажа они наткнулись на еще один труп, когда один из бойцов наступил на кучу, как им сначала показалось, верхней одежды… Раздался странный хруст, и солдат почувствовал, как под его ногой сминается что-то податливое. Под тряпками лежал покрытый белой плесенью свернутый дугой скелет человека в лохмотьях пятнистой формы.

«Он так сам свернулся перед смертью, или его свернули?» – подумал Малютин.

Останки убрали подальше с дороги. Играть в экспертов и выяснять причину смерти погибшего двадцать лет назад человека им было некогда.

Примерно через полчаса солдат, работавший с резаком, поднялся из подвала и объявил, что ацетилен в баллоне закончился. Запасных у них не было. А дверь будто издевалась над ними.

– Ну так ковыряйся дальше руками, – приказал полковник, мрачный и насупленный.

Вечер наступил быстро. Дождь за окном не утихал. Пообедали мясом вчерашнего монстра, но кто-то выразил общее мнение, сказав, что жизнь бы отдал за булку даже самого черствого хлеба.

Они стащили в круг стулья и ящики, забаррикадировали проходы мебелью и сидели в фойе. Это был прямоугольный зал с большими колоннами, облицованными плиткой под мрамор. Правда, половина плитки уже обвалилась. Прямо на полу – как бомжи или хулиганы – разожгли небольшой костер из старых деревянных стульев, которые нашли в подсобке. Было прохладно, но огонь развели, похоже, не только для обогрева. Хотя Малютин не раз говорил им, что не все твари боятся огня.

Шел неспешный разговор. Ученый прислушался. Солдаты говорили в основном какие-то скабрезности о бабах, о том, что важнее – большие сиськи или широкая задница. А еще о том, как кто-то из них напился до потери человеческого облика на школьном выпускном. О вещах, которые рвут душу, не говорили. Николай понимал, что эти люди уже давно рассказали друг другу все, что могли. А то, что до сих пор не выложили, они унесут с собой в могилу.

Постепенно усталость всех сморила. В попытках вскрыть дверь сломали кучу инструментов. Чертыхнувшись, Токарев пошел бороться с дверью сам. Было уже полдвенадцатого ночи, когда он вылез из подвала и вытер пот со лба. Лицо его показалось Малютину каким-то странным.

– Открыл, – сказал тот и сплюнул. – Криворукие кретины. Без меня даже задницу себе подтереть не смогут… Но там нет никакого НЗ! Только голые стеллажи и куча пустых банок. В общем, кукиш с маслом мы там нашли… в герметичной упаковке.

– Утром, как только рассветет, поедем назад. – Лицо полковника стало кислым, как лимон. – Может, еще послать орлов, пусть поищут, стены простучат?

– Незачем, Петр Сергеевич. Я все осмотрел. Нет ничего.

– Ну, на нет и сюда нет. И туда нет.

Дождь и не думал прекращаться. Ливень зарядил такой, что Николай с тревогой представил себе, какими стали дороги, если они и раньше были топким месивом.

Шум дождя проникал даже в здание. Там, где стекла были разбиты, под окнами образовались лужи. Но люди сидели далеко от оконных проемов и старались, чтобы на них не капало. «До ветру» ходили в самый дальний конец коридора.

Двое солдат, поставленные нести караул в первой половине ночи, сидели у огня и то и дело, по одному, обходили зал.

Но большинство бойцов уже спали. Малютин давно заметил, что безделье утомляет сильнее, чем тяжелый труд. Мозг – это генератор. Постоянно загруженный работой, он дает энергию, чтобы не спать хоть несколько дней подряд. Он до войны и сам спал по 3–4 часа в день, как Никола Тесла или Эйнштейн. Потому что постоянно нагружал себя работой, читал, узнавал что-то новое. Может быть, все великие люди – политики, ученые, творцы – и добились многого потому, что у них были эти свободные ночные часы, когда им никто не мешал – ни коллеги, ни семья? И можно было в тиши кабинета обдумывать, творить, изобретать.

Малютин заметил, что за ним особо не следят. Даже Якут наконец-то оставил его в покое и о чем-то вяло беседовал с бородатым радистом. Похоже, Токарев решил, что излишняя подозрительность только привлечет к нему лишнее внимание.

«Что у него там за штуки были в рюкзаке? Да где ж тут разберешь? Плохо быть гражданским человеком, плохо…»

В какой-то момент веки биолога смежились, и он не заметил, как перенесся из одной реальности в другую.

Сам момент перехода был незаметным. Просто один кадр сменился другим. И ученый больше не лежал поверх потертого спального мешка, а стоял посреди улицы в тени высокого здания.

Мертвый город обступал его со всех сторон, но ему не было страшно. Он был не один. Кожей он чувствовал незримое присутствие себе подобных. Братьев и сестер.

Их черные тени выросли справа и слева, падая на неровный, с выбоинами, асфальт. Видел он и свою тень. В ней было что-то одновременно знакомое и незнакомое.