Что до Скинфлика, то он как будто растерялся. Все, через что мы с ним прошли на Ферме, обернулось для него пустышкой. Как во всеуслышание заявить, что это ты разделался с карчеровской троицей или хотя бы приложил к этому руку? Как признаться, что ты прострелил голову четырнадцатилетнему пареньку? Он оказался не при делах, и теперь он испытывал не столько стыд, сколько черную зависть ко мне, я это чувствовал. Даже когда я вышел из тюряги, мы с ним практически не разговаривали.

Хуже другое — меня обступили «свои». Все эти компьютерные юзеры, в глазах которых я сделался знаменитостью. Незнакомые люди, видевшие во мне хладнокровного убийцу и обожавшие меня за это. Отбросы общества, оплатившие мою защиту. Тщеславные, неуверенные в себе и потому опасные. От отдельных приглашений я отказывался, но не от всех. Откровенно выказать им свое презрение я не мог.

По крайней мере, братки не настаивали на моем возвращении в профессию. Они понимали: миф о том, что я неуязвим и власти впредь никогда не решатся предъявить мне какие-либо обвинения, самоценен и не нуждается в проверках.[87]Но они не отпускали меня от себя, черт бы их подрал. Именно в то время я познакомился с Эдди «Консолем» Скилланте. В числе прочих.

Сказать, что это придурки, значит, ничего не сказать. Это настоящие чмо. Вызывающе невежественные, омерзительные в общении. Они убеждены на сто процентов, что есть особая доблесть в том, чтобы выколотить деньги из человека, живущего своим трудом, и что, поступая так, они следуют великой традиции. Всякий раз, когда я спрашивал, о какой, собственно, традиции идет речь (единственное, что я хотел от них услышать), они обычно сразу затыкались. То ли из-за клятвы, которую они в свое время дали, то ли вследствие своей природной дремучести. Но я продолжал интересоваться, хотя бы потому, что заставить этих мудозвонов заткнуться — уже какая-никакая победа.

Скинфлик приглашал меня на парти в свою новую квартиру в Верхнем Ист-Сайде. Я приходил в разгар вечеринки и, разыскав Скинфлика в толпе, пожимал ему руку. Мы обменивались одной фразой («Мне тебя, чувак, не хватает», — говорил он; «Мне тоже», — отвечал я), и я отбывал восвояси. В каком-то смысле это было правдой. Чего-то мне не хватало, но в любом случае это что-то ушло безвозвратно.

Вообще говоря, будь я тверже в этом убеждении — что прошлое мы похоронили, — возможно, все остались бы живы.

Девятого апреля 2001 года я сидел дома, когда Скинфлик позвонил мне на сотовый. Был поздний вечер. Я дожидался Магдалину — ее квинтет играл на каком-то юбилее. Недавно я купил ей машину.

— Чувак, я в большой жопе. Мне нужна твоя помощь. Я за тобой заеду?

— Даже не знаю, — ответил я. — Меня не заметут?

— Нет, — успокоил он меня. — Ничего такого. Никакой нелегальщины. Все гораздо хуже.

И, поскольку формально мы не расплевались, я ответил:

— Ладно. Заезжай.

Всю дорогу до Кони-Айленда Скинфлик грыз ногти и заправлялся кокой из алюминиевой коробочки из-под мятных пастилок: то кончик пальца оближет, то нюхнет, а то давай втирать в десны, как будто он чистит зубы обыкновенной пастой.

— Не могу сказать. Скоро все сам увидишь, — повторял он раз за разом.

— Чё ты гонишь? — не отставал я. — Давай рассказывай.

— Ладно тебе, чувак. Отдыхай. Ты все поймешь.

У меня были большие сомнения. Это чем-то напомнило мне мой разговор с Сэмом Фридом накануне судебного заседания, когда с меня сняли все обвинения. Только здесь я вряд ли мог рассчитывать на приятный сюрприз.

— Коку хочешь? — спросил он.

— Нет, — говорю.

К тому времени с наркотой я завязал. В тюрьме я постоянно баловался, чтобы не умереть от скуки. Но против забега на шесть миль вместе с Магдалиной и тем более траха сразу после, когда она еще вся мокрая, никакая дурь не катит. А вот то, как Скинфлик, уже будучи хорошо датый, нагружался, пока мы ехали, произвело на меня впечатление, и не из самых приятных.

Припарковался он в том же месте, что и два года назад. И опять мы нырнули под мост, только на этот раз фонарик у него был побольше.

Мы пролезли через дыру в заборе и вышли к аквариуму. В этот раз здание показалось мне не таким огромным. Дверь оказалась незапертой.

Наверняка Скинфлик мне соврал, подумал я, насчет того, что здесь не замешана нелегальщина. Видимо, он тут кого-то пришил, и теперь я должен ему помочь спрятать тело. С лязгом захлопнув за собой дверь, он повел меня вверх по винтовой железной лестнице.

Когда мы проникли в сам аквариум, он выключил фонарик, и в первые секунды я видел лишь слабое мерцание потолочных фонарей и их сумеречное отражение в черной воде.

Потом я услышал звук — пронзительное мычание.

Такой звук производит женщина, чей рот заклеили широкой лентой. И этой женщиной была Магдалина.

Я мгновенно узнал ее голос. От выброса адреналина у меня расширились зрачки. Через секунду я ее увидел.

На балконе собралось около полудюжины братков, точнее не скажу. Все вооруженные. Пару лиц я сразу узнал.

Над водой нависал трап, на краю которого стояла Магдалина, а за ней ее брат Рово. Их запястья, лодыжки и рты были заклеены лентой вкривь и вкось — так пауки плетут свою паутину, когда на них испытывают разные токсины. За их спинами маячила фигура придурка с пушкой.

Инстинкт сработал мгновенно. Убить. И сразу все колени, головы и грудные клетки словно высветились, как мишени в тире.

Скинфлика я в расчет пока не брал, хотя вырубить его было нетрудно: удар ногой в грудину сделал бы из его сердца лепешку. Просто как-то не верилось, что он во всем этом замешан. То есть он не мог не знать, но предположим, его заставили привезти меня сюда. Или еще что-то. Словом, в число намеченных жертв он не вошел.

Чуваку слева, наставившему на меня свой «глок», повезло меньше. Я зашел сбоку, заранее примеряясь к открытой ключице, и со всей силы въехал в нее плечом. Одной рукой я вцепился ему в горло, а другой вырвал пистолет. После чего выхватил у Скинфлика фонарик и ослепил им еще двоих отморозков, которых пристрелил на месте двумя выстрелами в грудь.

В кои-то веки Скинфлик показал, какой он шустрый, шмыгнув обратно в дверь. Что ж, бегство с поля боя всегда было его козырем. Уже из укрытия он заорал: «Стреляйте, мать вашу!»

Я убрал еще двоих, прежде чем они успели открыть огонь. И тут чувак толкнул в спину Магдалину и Рово, и они полетели в воду. Я выстрелил чуваку в лоб и перепрыгнул через заграждение.

Уже падая, я разглядел: Магдалина и Рово, ко всему прочему, были связаны вместе той же широкой лентой. Я падал так медленно, что мне хотелось закричать. Чтобы хоть чем-то себя занять, я выстрелил в чей-то живот, промелькнувший между перил.