Не в силах сдержать себя, девушка приоткрыла дверь и увидела, что Монна остановилась со своим спутником неподалеку от супружеской спальни. Запрокинув голову, графиня повисла на шее мужчины, сжимающего ее в страстных объятиях, и громко шептала слова любви.

— Я люблю тебя, счастье мое, — задыхаясь, проговорил мужчина и прильнул к Монне в долгом поцелуе.

Лали не могла рассмотреть мужчину. Но голос его показался ей очень знакомым. Она еще шире приоткрыла дверь, но увидеть смогла лишь светлые волосы, красивые руки с перстнями и золотые манжеты, выглядывающие из рукавов лилового камзола.

— Сильнее, чем Джулию?

Еще до того, как Монна задала этот вопрос, Лали уже поняла, кто ласкает ее мачеху.

— Глупышка моя милая! — грустно вздохнул Бельфлер. — Ты испытываешь мое терпение. Порой мне хочется схватить тебя и трясти до тех пор, пока ты не поймешь, что нельзя ревновать к прошлому. Да, я любил Джулию и люблю до сих пор. Память не умирает. Я долго не мог прийти в себя после смерти Джулии. Моей единственной радостью была Мальвина. После ее исчезновения, я едва не сошел с ума, потому что утратил смысл жизни. Твоя любовь вернула мне радость и надежду. Не ревнуй меня к Джулии и не злись на мою нежность к Мальвине. Вы обе и, разумеется, Роберт — мои главные сокровища.

Поднявшись на цыпочки, улыбающаяся Монна сладко поцеловала мужа в губы, и граф, не разжимая объятий, увлек супругу в спальню.

Лали осторожно закрыла дверь. Монна любит ее отца и ревнует к умершей первой жене. Конечно, печально слышать от отца, что новая любовь сумела заслонить в его сердце горечь утраты матери Лали. Но девушка понимала, что должна радоваться за отца и быть благодарной Монне за то, что та сумела вернуть радость и счастье в душу вдовца. Кроме того, у самой Лали стало легче на сердце, когда она поняла, что у Антонио нет ни малейших шансов на удачу. Бельфлер и его супруга счастливы так, как должны быть счастливы все любящие сердца. Девушка вспомнила, что много раз замечала в глазах отца и его супруги непритворную нежность. Внезапно Лали поняла: женщины в Европе действительно счастливее тех, кто томится от неразделенного желания любви в гаремах Востока. Они не должны жить одной лишь мечтой о том, что их супруг и господин когда-нибудь снизойдет, чтобы разделить с ними ложе.

Антонио сказал, что они — противники… Как же завоевать его любовь?

Опасаясь, что Антонио больше не появится во дворце, Лали задумала сама наведаться в его палатку, устроенную на краю поля для турниров. Бельфлер строго-настрого запретил дочери появляться вблизи трибун, поэтому девушка облачилась в темное скромное платье и старательно спрятала косы под светлый чепец, позаимствовав все это у своей служанки и приказав ей держать язык за зубами.

Лали удалось беспрепятственно выбраться за ворота замка (по случаю праздника они были открыты), чтобы поспешить к месту, на котором происходили поединки. Пройдя к трибунам, девушка надвинула чепец пониже на лоб и устроилась в укромном местечке, где сидели простолюдины, еще раз повторив себе обещание вести себя тихо и не выдавать свое присутствие.

Поединок сменялся поединком, конные сражения сменяли пешие бои. Зрители на трибунах то замирали от страха, то неистовствовали от восторга, но Лали так и не смогла ощутить удовольствие от подобных развлечений и с сожалением воспоминала словесные поединки поэтов и философов и чудесные состязания музыкантов, которые происходили во дворце Ибрагим-паши. Одно ее радовало — сражения, в которых принимал участие Антонио, ничем не напоминали ту яростную схватку, что произошла между ним и Бельфлером в первый день турнира.

Братья Карриоццо оказались в числе лучших бойцов. Антонио, одерживавший одну победу за другой, и раньше считался умелым воином, поэтому на его стороне были все симпатии зрителей. Но удачное участие в турнире Филиппо удивило всех: юноша сумел выиграть четыре боя из пяти. Когда младший Карриоццо в очередной раз торжествующе поднял копье, Лали заметила, как ее кузина, сидящая на центральной трибуне, смеялась и громко хлопала в ладоши, не скрывая своей радости. Графиня де Бельфлер радовалась вместе с ней. В отличие от синьоры дель Уци-ано, продолжавшей любезничать с епископом.

«Доминика открыто радуется успеху Филиппо, Кажется, она забыла о своем решении разлюбить бывшего жениха».

Когда прозвучало объявление перерыва между боями, скамейки на трибуне, где сидела Лали, быстро опустели: простолюдины, успев проголодаться, спешили к торговцам пивом, пирогами и сладостями. Смешавшись с толпой, девушка направилась вместе со всеми к палаткам рыцарей, устроенным неподалеку от места торговли. Пробравшись сквозь толпу зрителей, снующих возле шатров и жующих вкусные румяные пироги, Лали вскоре нашла огромную зеленую палатку Карриоццо, расчерченную красными полосками. Перед входом сидел оруженосец, начищавший доспехи.

Лали в нерешительности остановилась. Антонио, наверно, рассердится, увидев ее в своем шатре. Но она твердо решила повидаться с ним и сделает это. Кто знает, когда Лали сможет увидеть его еще раз? Может быть, он успеет жениться на другой девушке. Лали видела, какими томными взглядами окидывали его красавицы в нарядных платьях — точно такими, как наложницы в гареме.

Девушка помедлила, раздумывая: не уйти ли ей, пока не поздно, но, заметив, что оруженосец отвернулся в сторону, храбро откинула полог.

Антонио сидел на раскладном стуле, а Филиппо протирал его раны влажной губкой. Юноша с удивлением уставился на Лали, но не стал объявлять брату о ее появлении. Не отрывая взгляда от незваной гостьи, Филиппо продолжил ухаживать за ранами брата.

На полу шатра лежал толстый ковер, заглушавший шаги, поэтому Лали удалось близко подойти к Антонио. Филиппо, молча наблюдавший за ней, тут же протянул девушке губку и отошел. Дрожащими руками Лали окунула ее в травяной настой, осторожно приложила к ране Антонио и, не удержавшись, заглянула ему в лицо. Его глаза были закрыты. Тогда Лали, кусая губы, осторожно обошла Антонио. И едва не закричала от страдания, не в силах видеть зрелище, представшее перед ее глазами. Бесконечные сражения оставили на теле Карриоццо раны и иссиня-красные синяки. Выглядело все это достаточно устрашающе. Почему он не прекратил состязаться в храбрости и ловкости? Ради чего? Неужели ради денег, которые сможет получить за доспехи проигравших? Или он решил что-то доказать себе самому? Или еще кому-то?

— Что ты делаешь здесь? Твое поведение недопустимо и для Европы, и для Стамбула, — Антонио осторожно повел плечами, расслабляя сомлевшие от напряжения мышцы.

— Ты прав… — Лали почувствовала, что из глаз собираются хлынуть слезы. Но она не могла допустить такое унижение и горделиво приподняла подбородок. — Я пришла сюда, чтобы объявить своему противнику, что отныне надену на свое сердце доспехи, которые не пробьет ни одна стрела, — выпрямившись, как струна, готовая лопнуть, она положила губку в чашу и поспешила к выходу, стремясь уйти как можно дальше от этого бессердечного мужчины.