Увидев отца, Лали испуганно сжалась в комочек.

— Она все еще потрясена случившимся, — сообщил Антонио, словно извиняясь, что все еще находится возле девушки.

— Я прекрасно себя чувствую, — встрепенулась Лали и с вызовом уставилась на Карриоццо.

— Рад за тебя. Еще раз осмелюсь посоветовать графу запретить тебе появляться на трибунах, — произнес Карриоццо и направился к двери.

— Антонио, — окликнул его Бельфлер. — Я не поблагодарил тебя за то, что ты вступился за Мальвину перед епископом.

— Я сделал это ради нее.

— Я вижу, что Мальвина тебе небезразлична. Почему же ты упрямишься? — вздохнул Людовико. — Женись на моей дочери, и сразу исчезнут все наши проблемы.

— Она пришлась вам не ко двору?

Девушка почувствовала себя так, будто в нее попала молния. Неужели Антонио спросил это всерьез?

— Я не хочу расставаться с Мальвиной, но если это восстановит мир между нашими семьями и сделает мою девочку счастливой, я отдам ее тебе.

— Нет, — равнодушно проговорил Антонио. — Я дал клятву вернуть Лали на родину и сдержал свое обещание. Оплату за работу я уже получил. Приданое вашей дочери будет лишним.

Тяжело дыша, Лали смотрела на то место, где еще секунду назад стоял Антонио, только сейчас понимая, почему Доминика разорвала помолвку с Филиппо. Старший Карриоццо еще более невыносим, чем младший. Лали испытывала непреодолимое желание догнать мерзавца и осыпать ругательствами на итальянском и турецком языках. Однако она сдержалась.

— Мне жаль, моя девочка. Жаль, что я не могу уничтожить этого наглеца и окончательно разбить твое сердце. Ты очень любишь его? — спросил Людовико.

Лали вздрогнула. Как он мог догадаться?

— Не хочешь говорить? — он осторожно притронулся к ее волосам. — Это твое дело. Что же касается епископа… Если он сочтет тебя исповедующей ислам…

— Я — христианка! — возмутилась девушка. — Но не понимаю, что дурного в человеке, исповедующем иную веру? В Стамбуле никого за это не преследуют!

— Ты ошибаешься. Многие приверженцы истинной веры погибли от рук мусульман. И точно так же иноверцы находят свою смерть от наших соплеменников. Тебя не должно сейчас это беспокоить. Думай о себе. Тебе следует поглубже спрятать свои османские привычки, чтобы не возродить подозрений. Епископ Строцци весьма влиятелен среди служителей церкви и очень злопамятен.

— Я попробую, но это будет нелегко, — тяжело вздохнула Лали.

Карриоццо не явился на ужин во дворце, хотя слуга уверил, что раны, полученные во время сражения, оказались поверхностными и не доставляют его хозяину сильного беспокойства.

Лали ощутила глубокое разочарование. Ей казалось, что в глазах Антонио она сумела разглядеть тоску, подобную той, что видит в услужливых зеркалах. Но отсутствие Карриоццо за пиршественным столом убеждало, что она ошиблась. И теперь она снова и снова повторяла себе, что Антонио не достоин ее, а в глубине души продолжала надеяться, что это неправда, и Карриоццо обязательно появится.

После ужина музыканты взяли в руки свои инструменты, призывая присутствующих оставить столы, чтобы предаться дружному веселью. Лали очень хотелось танцевать, но грусть мешала ей забыться, поэтому девушка незаметно выскользнула из зала и принялась бродить между колоннами, опоясывающими нижний этаж, где шел пир. Но задорная музыка все же сумела оказать на Лали свое коварное воздействие, и девушка невольно принялась отбивать ногой ритм в такт мелодии и мягкому перезвону колокольчиков, привязанных к ее щиколоткам.

Она осознанно надела браслеты, решив бросить вызов епископу Строцци. Он обвинил ее в том, что она предала свою веру? Что ж, она докажет ему, что не боится его. Не боится потому, что в ее жилах течет итальянская кровь, хотя думает и чувствует она, скорее всего, как турчанка.

— Чего ты добиваешься?

Из-за колонны выскользнула Монна. Было заметно, что мачеха кипит от гнева, но старательно удерживает на своем лице дружелюбную улыбку.

— О чем ты говоришь? — изображая изумление, Лали пожала плечами.

— Каждый твой шаг сопровождает перезвон колокольчиков.

— Ты ошибаешься, — ответила девушка и намеренно сильно качнула ногой.

— Ты — настоящая дочь своего отца. Подобная проказа вполне в его духе, — улыбка Монны стала еще очаровательнее. — И, тем не менее, ты сейчас же снимешь свои дурацкие колокольчики!

— Не понимаю, о чем идет речь.

— Похоже, ты плохо понимаешь, что играешь с огнем. С костром инквизиции!

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Но подозреваю, что ты тоже ведешь свою игру. Случайно, не в любовь с бывшим женихом? — не опуская пристального взгляда, со злой насмешкой спросила Лали.

— Сейчас же отправляйся в свою комнату! — прошипела Монна. — Иначе все поймут, что у тебя под юбкой.

— Там нет ничего ужасного. Уверяю вас, сударыня, что мое тело весьма красиво. Но, разумеется, я помню, что не следует обнажаться в присутствии мужчин.

— Что-то случилось? — к ним присоединилась Доминика. Девушка встревожено рассматривала женщин, испепеляющих друг друга злыми взглядами.

— Быть может, ты сумеешь образумить свою кузину! А я не собираюсь унижаться перед ревнивой сумасбродкой, которая сама не понимает, что творит! — обозленная Монна вздернула повыше голову и величественно вышла из тени колонн в зал.

— Не понимаю, почему она ко мне все время придирается, — пожаловалась Лали сестре, продолжая наслаждаться мелодичным перезвоном своих колокольчиков.

— Потому что ты делаешь все, чтобы злить ее. Отчего бы тебе с ней не подружиться? До твоего приезда она была совсем другой — доброй, приветливой подругой для меня и любящей супругой твоего отца. Вам следует поговорить по душам и прекратить эту дурацкую вражду.

Лали прикусила губку, припомнив, как Монна днем на турнире призналась в своей любви к Людовико. Ревность заставила Лали обвинить мачеху в пристрастии к Антонио. Как глупо.

— Ты права. Я сейчас же извинюсь перед Монной.

— Тебе сейчас не стоит приближаться к ней со своими бубенчиками.

Проследив за взглядом Доминики, Лали увидела, что рядом с графиней стоят епископ Строцци и синьора дель Уциано. Недовольно фыркнув, девушка отвела глаза, но тут же вздрогнула и уставилась на танцующих гостей. Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о прикосновениях, объятиях, нежных руках Антонио. Когда-то давно, в другой жизни, они вот так же танцевали на корабле.

— Похоже, ты любишь танцевать? Отчего тогда стоишь здесь?

— Я не очень хорошо знаю здешние танцы. Лучше просто посмотрю.

— Как знаешь, — пожала плечами Доминика. — А я с твоего позволения немного повеселюсь.