— Может, ну его, туман этот? — произнесла она, задумчиво глядя в окно. — Сейчас ноги в руки и быстрей отсюда.

Геддо покачал головой:

— Не выйдет. Он почувствовал меня, и так просто не выпустит. Да и не будет с этого ничего хорошего. Ну оставим мы туман здесь… Он наберется сил слопает эту деревушку. Я еще удивлен, что до сих пор на дома не нападал. Начнет затем искать себе село побольше. Затем — городишко… В конце концов мы встретимся опять. И пожалеем, что не придушили его сейчас.

Пили чай дальше.

— Мне вот что думается. Собрать по деревне весь самогон — он все равно им без надобности. Найти сухое поле, натаскать туда дров… Выманить туда этот туман, да сжечь!

— На сухой траве ему нечего делать. Не пойдет — не такой он уж и глупый.

— Что тогда делать будем?

— Думато надо. Думато…

-//-

В небе прогрохотал гром. Ударил громко, затем продолжился, словно шелест облаков, отразился от холмов, небес. Будто бы затих, но затем словно вернулся эхом. Звук шел будто со стороны дороги и часовой всмотрелся в ночь.

Действительно — тьма там несколько сгустилась, затем распалась на четыре фигуры.

Часовой присмотрелся еще раз, и действительно: из темноты, из дождя выступали четыре всадника. То, что ему сначала показалось громом, на самом деле было грохотом их копыт. И это казалось более чем странным — дождь шел уже вторые сутки, дороги размыло до абсолютной грязи. В ней копыта должны были вязнуть, чавкать, но никак не стучать.

— Стой, стой! Кто такие? — крикнул часовой приближающейся темноте. — Какая часть!

Но всадники к шлагбауму подъехали без слов.

И только когда до них оставалось саженей пять, часовому удалось рассмотреть отряд лучше.

Лошади были костлявы. Их всадники, судя по всему, тоже ели немного. Вероятно, даже принимали пищу, не покидая седел. Огнестрельного оружия у них не было видно. Не висели на поясах тяжелые маузеровские пистолеты, не было заброшенных за плечи карабинов. У путников имелись только сабли, приторочены к поясам. Лишь у одного всадника две рукояти виднелись за плечами.

"Наверное, палаши. — подумал часовой. — и охота им таскать такую тяжесть?"

А в слух сказал:

— Слезайте с коней, показываете ваши мандаты. Или какие у вас бумаги имеются.

Да не было у них никаких бумаг — ясно становилось с первого с первого взгляда, что эти путники из совершенно другой истории. Что любая бумага у таких носителей растреплется, расплывется от миллионов дождей. Но, может, за проезд они дадут что-то иное? Монетку из металла, например?

— Бумага? — переспросил один всадник.

Звук получился глухим, так словно говорящий вещал откуда-то из пещеры, а не скрывал свое лицо в глубоком капюшоне.

— Ну да! — согласился часовой. — Где удостоверяется, что вы — это действительно вы…

Сабли и мечи путников хоть и выглядели опасно, совершенно не пугали часового. Они напоминали заслуженный топор палача, который хоть и убил сколько там сотен людей теперь, превратившись в музейный экспонат, находится на пенсии.

Да что там: у этих путников оружие должно уже пропасть, стать единым куском ржавчины с ножнами. И даже если оно смазано, то что за беда? Они ведь по другую сторону от шлагбаума. В руках имеется винтовка. У винтовки есть штык, в магазине пять жестоких патронов. Трое сослуживцев дремлют в караулке, кто-то крепче, кто-то слабее. Но раздастся выстрел — поднимутся все.

Где-то внутри капюшона что-то улыбнулось. Сам капюшон изменил свою форму, стал улыбающимся.

— Что это действительно я? — прогрохотал голос из капюшона. — Это легко.

Всадник лишь ударил пятками коня, тот немного присел, и прыгнул. С места перелетел шлагбаум. Когда он был в высшей точке, всадник выбросил из-за спины меч.

Часовой не стреляя: он был удивлен.

Надо же какой конь. — думал он. — никогда не видел, чтоб кони так прыгали.

То была его последняя мысль.

— Сим удостоверяю! — прогрохотал всадник.

Конь опустился на землю, не поскользнулся в грязи, но чуть присел, затем выпрямился.

Однако, рука всадника продолжила смертельное пике. Меч опустился на голову стражника, расколол ему голову, дошел до плеча, остановился. Несколько секунд ничего не изменялось. Затем выпала винтовка из рук, тело соскользнуло с лезвия прямо в грязь.

В глазах погибшего застыло удивление. Кровь мешалась с грязью, дождь капал в открытые глаза, стекал из них словно слезы.

Затем оставшиеся три коня совершили подобные прыжки, перелетели через шлагбаум.

Из кармана Мор достал записную книжку. Действительно: бумага для них была слишком недолговечной. Листки в этой книжке были из серебра…

Глад не спешил убирать меч в ножны — он подставлял лезвие дождю, дабы тот смыл с лезвия кровь.

Мор листал записи. Наконец признался

— Эй, а его не было в списках…

— Ну и что тут такого. — ответил Глад. — Возьми и добавь. И сразу вычеркни.

-//-

Когда вышли из избы, их уже ждали. С одной стороны от калитки — зареванные бабы, с другой их мужья, вида угрюмого. В руках последние ненавязчиво и задумчиво крутили колья.

По их виду выходило, что Ольга была не единственным человеком, не выспавшимся в эту ночь.

Увидав мужиков с кольями, Геддо с Ольгой остановились.

И тут, словно кто-то невидимый дал знак, хором запричитали бабы:

— Шо ж ты батюшка такое творишь!.. Нечто так можно?! На что нам такие напасти!

Геддо опешил:

— Да я же ничего не сделал! Вы же сами просили меня с туманом разобраться!

— Да какой на хрен туман! — крикнул кто-то из толпы.

Из объяснений баб потихоньку стало ясно, что причиной сегодняшней сходки, было заклинание, брошенное Геддо при входе в деревушку.

Мужики пить бросили. Но легче от того не стало.

Даже наоборот.

Ведь тогда на завалинки пили не все мужики деревушки. Стало быть, кто-то в деревни продолжал глушить горькую, оттого пребывать в состоянии необычайной легкости. А они, заколдованные, пить больше не могли и от этого злились.

Под горячую руку попадали хозяйки.

Конечно, и раньше по пьяни мужики поколачивали баб. Разве сложно жене перед мужем провиниться: то щи пересолены, то ребенок чумазый. Спасало иное: делали это мужики бестолково… Да и разве что-то можно сделать хорошо по пьяной лавочке? За такое житье-битье хозяйки зла особо не держали — чего взять с пьяного? Снова таки: пьяному было сподручней дать сдачи, всыпать тумаков уже спящему.