Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ильин молча уставился взглядом прямо в переносицу Юмашевой. Он сверлил глазами ее лоб, будто намечал точку отстрела. «Кажется, он замолчал надолго, где же Резник с Жигаловым», — подумала Юмашева, и тут же в кабинет шумно ввалились запыхавшиеся оперативники.
— Гюзель Аркадьевна, как вы умудрились догнать Димона? — спросил Саша, не обращая внимания на помрачневшего Ильина, продолжавшего просверливать взглядом дырку во лбу Юмашевой.
— Я же мент поганый, — засмеялась она, — вы располагайтесь, а я ухожу. Сил нет. Слава. Знаешь, какие вопросы нужно задать? Или написать?
— Не надо, иди домой. На тебе лица нет. — Резник деловито расхаживал по кабинету, морща лоб и потирая руки.
— Опознание проведете? Или помощь нужна? — она уже стояла у двери в куртке, прижимая к себе злополучные пакеты и портфель.
— Проведем, проведем опознание. Только не волнуйся, отдыхай спокойно. Стресс сними, как следует, — крикнул ей вдогонку Резник.
«Вот и славно все получилось. Сейчас они проведут опознание. Вызовут Полетаеву и бабку с Гороховой улицы. Те опознают Димона. И завтра же я телеграфирую шифрограмму в Москву, дескать, управилась в срок. Киллера задержала, все приметы сходятся. Если Прошкин оклемается и тоже опознает Димона, тогда мне точно медаль дадут».
Гюзель не заметила, что она снова парит над Марсовым полем, погрязнув в тщеславных мечтах о будущей награде за непосильные труды. Всовывая ключ в замочную скважину, она покраснела от стыда: «Надо же, наверное, от переутомления грезятся мечты о будущих медалях, никогда не болела звездной болезнью». Гюзель сбросила куртку на пол у порога, поставила пакет и портфель в прихожей, и тотчас же услышала мелодичную трель телефонного звонка. Юмашева бросилась к телефону, долго не могла ухватить трубку за скользкий бок, а когда прижала ее где-то между шеей и ухом, сразу услышала заветные слова: «Если я сейчас тебя не увижу…»
— Я умру, — закончила она фразу, — приезжай, я тоже страдаю без тебя.
— Зато ты даешь мне ощущение одиночества, с твоей помощью я уже знаю его вкус и цвет, даже могу попробовать на зуб, — тихо сказал Андрей и замолчал, но трубку он не повесил, вероятно, ждал от нее каких-то особенных слов.
— Приезжай. Ты мне будешь читать стихи, а я буду таять от поэтических слов, как мороженое, как воск, как февральский снег на солнце.
И она услышала короткие гудки. «Значит, он уже в пути, сейчас он придет», — и она заметалась по квартире, запихивая в шкаф куртку, пряча подальше портфель с фотографиями и выкидывая из пакета продукты прямо в раковину. «Господи, кажется, не успею ничего приготовить, какая я бездарная хозяйка», — она ругала себя вслух, не щадя самолюбия, даже не вспоминая о том, что всего полтора часа назад на нее было совершено разбойное нападение.
* * *
В домашней гостиной, недавно отремонтированной в авангардном стиле, нечто среднее между промышленной революцией и функциональной эклектикой, утонув в глубоких креслах, сидели двое мужчин. Один из них был наголо выбрит, его голова походила на страусиное яйцо, блестящий череп безжизненно отливал глянцевой желтизной. Его собеседник держался чинно и с достоинством, он по-хозяйски обводил взглядом стены, неравномерно окрашенные темно-синей матовой краской, потолок, на котором горбились толстые электрические провода, свисавшие сверху жирными змеями, ввинченные в провода обычные лампочки-груши тускло отсвечивали на бритой голове гостя.
— Как-то непривычно глазу, — сознался бритоголовый, глядя на свинцово-жирные провода, — никогда не видел такого дизайна.
— Знаешь, во что обошелся мне этот дизайн? Вслух боюсь сказать, могу только на бумажке написать, — засмеялся хозяин, — из Москвы эта мода пришла. Там сейчас евроремонт не в моде, буржуазный стиль не прижился, крутыши поменяли себе сознание, они ломают стены в домах, делают подвалы на последнем этаже, а чердаки на первом. А один чудак отремонтировал себе квартиру, полностью переделав ее под больницу. Говорят, он даже собственный морг в квартире построил. Входишь в дом, а там везде каталки на колесиках, красные кресты, утки, плевательницы. И кровать у него на колесиках, как у настоящего больного. На Москве говорят, обошелся ему этот ремонт в «лимон баков».
— Вам, Сергей Николаевич, ремонт тоже обошелся в копеечку? — прищурился бритоголовый.
— Ну, не «лимон», конечно, но обошелся… Ладно, не будем о грустном, — спохватился Сергей Николаевич. — Давай о деле.
— Но у меня дело стремное, не знаю с чего начать, — бритоголовый покрутил шеей, позвонки глухо хрустнули, и Сергей Николаевич раздраженно поморщился.
— Ты говори-говори, не тяни кота за хвост. Зачем пришел?
— У меня вещица одна завалялась, надо бы срочно сбросить. Мне хранить негде, с собой носить опасно, сами знаете.
Сергей Николаевич долго молчал. Он задумчиво смотрел на глянцево-блестящую голову гостя, на жирные провода, на окна в белых пелеринах.
— Вещица при тебе? — спросил он, внимательно разглядывая оконные пелерины, искусно перекрученные в эффектные воланы.
— С собой, Сергей Николаевич, с собой. Сами понимаете, опасно носить при себе, — бритоголовый прикусил нижнюю губу.
— Цена какая? Вещь-то паленая? — строго спросил Сергей Николаевич.
— Паленая, вещь паленая. Спрятать надо в надежном месте лет на десять, если не больше, — склонил голову гость в притворной покорности.
— Цена какая, спрашиваю? Раз паленая вещь и цена ей три копейки. — Сергей Николаевич ухватил гостя за колено. Бритоголовый скривился от боли.
— Ну, не три, побольше будет, — гость вытащил из-за пазухи завернутый в салфетку предмет и протянул хозяину.
— Соня, иди сюда, — крикнул Сергей Николаевич, бритоголовый поднял руку в знак предостережения, но было уже поздно. В гостиную вплыла дородная дама средних лет, с пышной грудью и крутыми бедрами. — Соня, — Сергей Николаевич не обращал внимания на угрожающие жесты бритоголового, — Соня, посмотри, что нам принес дорогой гость. Какая красота!
— Какая красота! Ой, хочу-хочу-хочу! — томно шепелявя, капризным голоском пропела Соня. — Хочу!
— Ну, иди-иди отсюда, не мешай нам разговоры разговаривать, — муж шутливо хлопнул супругу по бедру, и она игриво демонстрируя мощную комплекцию, также плавно удалилась из гостиной, как и появилась.
— Десять штук? Согласен? Больше не дам, — категоричным тоном заявил Сергей Николаевич.
— Да вы что, Сергей Николаевич! Ей цена — полмиллиона зеленых. Какие десять штук? — бритоголовый силой вырвал блестящий предмет из рук хозяина.
— Такие десять штук. Тебя сцапают с этой диадемой в два счета, фамилию не спросят. Ты же в розыске?
— Нет. Не в розыске, — бритоголовый густо покраснел.
— А я знаю, откуда эта диадема. Она из квартиры Кучинского, так? Так, — сам себе кивнул Сергей Николаевич. — Десять штук, больше не дам. Наличными.
Сергей Николаевич бережно отнял диадему у бритоголового. Тот смотрел на блестящую игрушку грустными глазами, словно прощался с ней
