Как же мне не хочется переступать порог одной! Я захлопываю дверь и дожидаюсь щелчка замка. Дежавю накрывает меня холодной волной. Дверь в гостиную открыта, и я четко понимаю: что-то не так. Все не так. Мебель, фотографии на стенах, телевизор… ничего нет. Нет ни ящиков, ни коробок, которые стояли по углам, когда я была здесь в последний раз, когда Нолан сбросил на меня бомбу со словами: «Ой, я разве не говорил тебе о Париже?» И мы поссорились. И я ушла. А потом вернулась и обнаружила его в кабинете. И его кровь была повсюду – на моей одежде, у меня под ногтями…

Сейчас в квартире пусто. В прихожей нет ничего, кроме телефона, мигающего красным светом. Странно: только одно сообщение на автоответчике. Я нажимаю на кнопку, чтобы прослушать. Не от бабушки, хотя я даже немного надеялась. И не от Коры. И не от Картера, у которого мне стоило украсть хотя бы один поцелуй. Всего лишь надо было ненадолго сделать вид, что я именно та, кого он ищет, а он тот самый парень, с которым я буду чувствовать себя спокойно и уверенно. Просто сказка.

После сигнала как минимум три секунды нет никаких звуков, а потом просто тихий гул. Что-то со связью. И тут я слышу голос. Едва уловимый шепот.

Это песенка Лорелеи. Ее голос. Мир вокруг сжимается, обрушивается на меня, и я беспомощно сворачиваюсь калачиком. Прижимаюсь щекой к отполированному паркету. Легким невыносимо тесно в грудной клетке. Я моргаю. Один раз, другой. И тут я понимаю, что с полом что-то не так. Прихожая в нашей квартире выложена плиткой, а не паркетом. Но это точно наша квартира – одна из предыдущих. Дом, который давно перестал быть нашим домом.

– Лола?

Мэри Энн хлопает огромными зелеными глазами и протягивает мне руку. Она выглядит как маленькая девочка – как в детстве. Я беру ее за руку и испытываю странное ощущение невесомости.

Стены здесь темно-зеленого цвета: выбор Нолана. Такие стены были в нашей чикагской квартире, которую мы давным-давно снимали на одно лето. Не выпуская моей руки, Мэри Энн подносит палец к губам. И тут я слышу голоса. Где-то совсем рядом. Нолан и Ларри. Мы осторожно подкрадываемся к резной дубовой двери кабинета (здесь нет витража с пазлом, но она тоже очень красиво украшена). Я заглядываю в замочную скважину. Вижу Нолана. Не пепельно-серого и безжизненного, как в больнице, а молодого Нолана из давно ушедших времен, когда его волосы были темнее. На лице меньше морщин. Он сидит за письменным столом в идеальном обрамлении замочной скважины. Держится за голову. Взгляд устремлен в одну точку где-то на полу. Потом его заслоняет Ларри, расхаживая по кабинету между столом и дверью. Наконец Ларри прислоняется к мини-бару. Он выглядит абсолютно расслабленным.

– Она сказала, что собирается уйти от меня… – почти шепотом говорит Нолан.

Ларри раздраженно фыркает:

– Ты не виноват, Нолан. Ты делал для нее все, что мог, а она никогда тебя не ценила. Вечно норовила сбежать, знаем мы таких.

Я напрягаюсь: они могут посмотреть на дверь и обнаружить меня в любой момент, но пока ни разу не повернулись в мою сторону. Мне не стоит подслушивать.

– И что мне теперь делать, черт побери? – говорит Нолан.

Звучит как риторический вопрос, но Ларри все же отвечает.

– Я же сказал, я обо всем позаботился. Она так сильно хотела в Харроу-Лейк? Ну что ж, туда она и отправилась. А ты больше ничего не знаешь, ясно? – настойчиво спрашивает Ларри.

Нолан отвечает не сразу:

– А ее мать…

– О ней я тоже позаботился. И буду продолжать заботиться, если она не будет делать лишних движений. Я же сказал, я все уладил.

Наконец Нолан поднимает глаза. Они налиты кровью, как будто он не спал несколько недель.

– А что я скажу Лоле? Как, интересно, ты уладишь этот вопрос?

Ларри сухо усмехается:

– Возможно, ей было бы лучше отправиться вслед за своей мамашей.

– Чего? – огрызается Нолан. – Ты вообще думаешь, что говоришь?

Ларри останавливается:

– Шучу. Слушай, не парься насчет Лолы. Она же ребенок. Скажи, что Лорелея ушла и не вернется. Это ведь правда, да?

– Но ведь она видела…

Ларри садится за письменный стол Нолана, и я вижу, как он кладет мохнатые руки на бедра.

– Она видела, как вы ссорились. Всё.

– Но…

– Слушай. Ты слишком много волнуешься. Я понимаю, у тебя на носу премьера «Красной красотки» и скоро начинаются новые съемки… Слишком много стресса вдобавок в тому, что происходит в твоей жизни. Но ведь у тебя есть я!

Нолан пристально смотрит на Ларри. Это недобрый взгляд, от которого хочется съежиться и раствориться в воздухе. Ларри молча достает из кармана чековую книжку и подталкивает к Нолану.

– Я забочусь о тебе, а ты обо мне. Как настоящие друзья. Не правда ли?

Нолан раздраженно берет чековую книжку и, выписав чек, швыряет ее обратно.

– Мы больше никогда не будем это обсуждать, – отчеканивает Нолан, вставая из-за стола.

Он приближается к двери, за которой я прячусь, и сердце отчаянно пытается выпрыгнуть из груди. Мэри Энн тащит меня к гардеробу в коридоре, и мы успеваем скрыться там за секунду до того, как открывается дверь кабинета. Мы крепко прижимаемся друг к другу в темноте, спрятавшись среди пальто и зонтов. Нолан сердито топает по квартире. А вдруг он ищет меня? Тогда нужно скорее выбираться отсюда, иначе он найдет меня и догадается, что я пряталась и подслушивала. А сколько раз он уже говорил мне не делать этого? Сколько раз он повторял, что следить за ним – не оптимально?

Он уходит, и я пытаюсь пробраться обратно к двери сквозь пальто и куртки, но никак не могу найти ее. Я запутываюсь в тканях, как будто одежды вокруг меня становится все больше и больше. В какую бы сторону я ни повернулась, двери нигде нет. Я зацепляюсь за вощеный дождевик и начинаю паниковать.

– Нолан! – кричу я, но никто не отвечает. – Ларри!

Тишина. И тут я слышу первые аккорды песни, которую кто-то включил в одной из комнат. Мелодия заползает в щели гардероба и подбирается ко мне. T’ain’t No Sin. Музыка впитывается в мои поры, проникает под кожу и плетет там узор, заставляя забыть о секретах, спрятанных глубоко внутри. Снова и снова. Господи, как же я ненавижу эту песню! Всегда ненавидела. В тот день, когда Лорелея ушла, она тоже играла на полную громкость – чтобы заглушить крики. В этом Ларри был прав, я вспомнила: они действительно сильно поругались в тот день. Возможно, поэтому T’ain’t No Sin всегда вызывает у меня необъяснимую тревогу и раздражение.