– Как я понимаю, эти папоротники растут в Южной Африке под открытым небом? – спросил он.

– Думаю, там растет все, – ответил Джеймс.

О сыне речь даже не зашла, и вскоре они вернулись к остальным. Ларчеры оказались очень приятными в общении людьми, жизнерадостными и веселыми, может, излишне приземленными. Джеймс не понимал, зачем они приглашали его, если не хотели ничего слышать о трагической гибели сына. Неужели они так стремились забыть его, что любое упоминание о нем находили бестактным? Джеймс удивлялся, как Реджи вырос таким простым, искренним и обаятельным в подобном окружении. Претенциозность его близких граничила с полнейшей вульгарностью. Но, пока Джеймс осматривал оранжерею, гостям объяснили, кто он такой. Поэтому, когда Джеймс вернулся, гости смотрели на него с восхищением. У него это вызвало только улыбку.

Миссис Ларчер предложила Джеймсу поиграть в теннис, но он отказался, и она не знала, чем его занять. Когда ее младшая дочь слишком громко засмеялась в ответ на шутку имперского йомена, миссис Ларчер чуть нахмурилась и бросила быстрый взгляд на Джеймса. Но к ее облегчению, разговор принял общий характер, и вскоре Джеймс обсуждал с миссис Ларчер неделю крикета в Кентербери.

Наверное, ему не следовало удивляться радостному настроению семейства. После смерти Реджи прошло шесть месяцев, и они не могли оставаться в вечном трауре. Вполне естественно, что живые забывают мертвых, иначе жизнь стала бы невыносимой. И возможно, только из-за природной веселости Ларчеры смеялись и говорили громче, чем большинство людей. Джеймс видел, что семья эта крепкая, дружная и добрая, хоть и не отличается глубиной чувств. И если они не смирились со смертью сына и брата, то делали все возможное, чтобы поскорее забыть о нем. Очевидно, они поступали правильно, и казалось жестоким – слишком жестоким – требовать от людей, чтобы они никогда не вернулись к прежнему образу жизни.

– Думаю, мне пора, – наконец сказал Джеймс. – До Танбридж-Уэллса добираться на поезде очень неудобно.

Они убеждали Джеймса задержаться, но он понял, что им хотелось бы поскорее распрощаться с ним.

– Приезжайте к нам, когда мы будем одни, – сказала миссис Ларчер. – Нам очень хочется поговорить с вами.

– Весьма признателен за ваше предложение, – ответил Джеймс, но конкретная дата не была назначена.

Миссис Ларчер сопроводила его в гостиную, следом пришел и ее муж.

– Думаю, вам хотелось бы взять фотографию Реджи. – Она впервые упомянула погибшего сына, но голос ее не дрогнул, а лицо не выразило скорби.

– Возьму с благодарностью.

Джеймс размышлял, сказать ли им, что юноша очень ему понравился и он сожалеет о его безвременной смерти. Однако он сдержался, опасаясь бередить еще не затянувшиеся раны.

Миссис Ларчер нашла фотографию и протянула Джеймсу. Ее муж молчал.

– По-моему, это его лучшая фотография.

Пожав Джеймсу руку, она добавила:

– Мы очень благодарны вам, капитан Парсонс, за то, что вы сделали. И рады, что вас наградили крестом Виктории.

– Наверное, вы не захватили его с собой? – осведомился мистер Ларчер.

– Нет.

Они проводили его до двери.

– Пожалуйста, приезжайте к нам еще. Но только дайте знать заранее, если сможете.

Вскоре Джеймс получил от Ларчеров золотой портсигар с выложенным бриллиантами крестом Виктории на одной стороне и дарственной надписью на другой. Слишком красивый для повседневного использования, несомненно, очень дорогой, он не свидетельствовал о хорошем вкусе.

– Неужели они так оценили жизнь своего сына? – вырвалось у Джеймса.

Мэри смотрела на портсигар как зачарованная.

– Какой красивый! Но разумеется, слишком дорогой, чтобы им пользоваться. Мы положим его в гостиной.

– Думаешь, его нужно хранить под стеклянным колпаком? – улыбнулся Джеймс.

– Он запылится, если его просто положить, – очень серьезно ответила Мэри.

– Лучше бы они обошлись без дарственной надписи. Хотя за бриллианты много не выручишь, если у нас наступят трудные времена и нам придется продать их.

– Джеймс! – в ужасе воскликнула Мэри. – Ты, конечно же, этого не сделаешь!

Джеймс остался доволен тем, что повидал Ларчеров. Теперь, к своему облегчению, он узнал, что человеческая печаль не бесконечна, как и человеческая выдержка: боги дали людям величайший дар – умение забывать.

Через шесть месяцев после смерти юноши его семья уже принимала гостей, все смеялись и шутили, будто и не страдали от утраты близкого. Если уж худшего не миновать – а отчаянный шаг, о котором упомянул Джеймс, казался ему единственным выходом, – все выглядит не так трагично. Он причинил бы родным неизбежную боль, но со временем она утихла бы: его смерть они пережили бы быстрее и легче, чем бесчестье.

Время свадьбы приближалось, но Джеймс все еще колебался, отчасти надеясь, что какое-то непредвиденное обстоятельство позволит хотя бы отложить церемонию. Дом Смерти казался темным и ужасным, и ему совсем не хотелось спешить в эти страшные ворота: что-то наверняка случится! Джеймсу требовалось время для размышлений, он желал окончательно убедиться, что выхода нет. Как ужасно ничего не знать наверняка! Он мучился от собственной нерешительности.

Майор Форсайт поистратился на герцогинь, и ему пришлось провести несколько недель в Литл-Примптоне. Он объявил, что побудет здесь до самой свадьбы, раз уж она так близка. Выяснив, что племянник не подумал о шафере, майор предложил свою кандидатуру. Он заявил, что не раз и не два выступал в этой роли, да еще и в самых лучших домах, поэтому прекрасно знал, что и как надо делать.

– Осталось ровно три недели, мой мальчик! – радостно воскликнул майор как-то утром, спускаясь к завтраку.

– Правда? – отозвался Джеймс.

– Волнуешься?

– Безумно.

– Должен сказать тебе, Джейми, более хладнокровного жениха я еще не встречал. Ты и представить себе не можешь, с каким трудом мне удавалось сдерживать некоторых женихов, приглашавших меня в шаферы.

– Сегодня мне немного нездоровится, дядя Уильям.

Джеймс благодарил небо, даровавшее ему такое весомое оправдание: только недомоганием он мог объяснить свою постоянную задумчивость. Мэри не брала его с собой, когда обходила больных и нуждающихся. От этой обязанности она не отказалась, даже готовясь к свадьбе. Мэри попросила дядю Уильяма не тревожиться о ее женихе и оставить его с книгами. И никто не сопровождал Джеймса, когда он отправлялся в долгие прогулки по окрестностям. Но Джейми уже не читал, а только делал вид: в голове теснилось столько мыслей, что он едва понимал значение слов. Джеймс столкнулся лицом к лицу с вечной проблемой, искал выход и, хотя перед ним выросла глухая стена, не терял надежды: а вдруг что-то случится, пусть даже катастрофа, и разом положит конец его затруднениям и всему прочему?..