— Я собираюсь в плавание. Вы присоединитесь ко мне, Мэри? — обратился к ней Биши. — Я покажу вам прелести реки и в ужасную, как вы ее называете, погоду. Вид дождя, растворяющегося в воде, приносит невыразимое успокоение. Мы сможем укрыться под ветвями плакучей ивы. Там, где воссоединяются дождь и река, зачастую возникает дымка.

— Не будет ли холодно? — спросила она.

— Если вы наденете платок и шляпу, нет.

— Круговорот воды в природе, — произнес мистер Годвин. — Каждая — или почти каждая — капля воды на земле существует от сотворения мира.

— Очаровательная мысль — не правда ли, Виктор? — Биши протянул мне новый стакан мадеры. — Как было изначала, и ныне, и присно, и во веки веков.

— Вы вспомнили старую молитву о спасении, — сказал я.

— Полагаю, это молитва торжества.

— Вечность вселяет в меня ужас, — отвечал я. — Представить ее себе невозможно.

— А вот тут, сэр, — сказал мистер Годвин, — вы близки к великой истине. Вечность непостижима — в смысле буквальном. Даже ангелы, если таковые существуют, не способны ее себе представить. В каждое свое существо Творец вселяет чувство бренности.

Разговор в подобном духе продолжался еще некоторое время, пока я не признался, что утомлен, и служанка не отвела меня в мою комнату. Она сказала, что звать ее Мартой.

— Где Фред? — спросил я ее.

— Он в кухне, сэр, за окорок принялся.

— Стало быть, беспокоить его не следует.

— Он вам надобен, сэр?

— Нет, вовсе нет. Пускай остается со своим окороком. Я сам о себе позабочусь.

Раздевшись, я лег на постель. Ночь была бурная, в окна хлестал дождь. Этот звук принес мне определенное успокоение, и я очень скоро уснул.

Пробудил меня долгий вопль, внезапно раздавшийся откуда-то неподалеку, изнутри дома — крик, полный ужаса. Схвативши халат, я поспешил в коридор, обуреваемый многочисленными темными предчувствиями. Внезапно на другом конце коридора появился Биши в ночной рубахе. Он жестом подозвал меня к себе.

— Вы слышали? — спросил он.

— Возможно ли было не услышать?

— Полагаю, он шел из комнаты Мэри. Отсюда. — Он тихо постучал в дверь, прошептав ее имя.

Несколько мгновений спустя дверь отворилась.

— Простите меня, — сказала она. — Тревожиться нечего.

На ней была белая муслиновая ночная сорочка, уступавшая лицу ее и дрожащим рукам по светящейся бледности. Она стояла в нерешительности у все еще полуоткрытой двери.

— Мне привиделся во сне призрак у окна. Это был сон. Я в этом уверена. Я видела лицо.

— Разумеется, Мэри, это был сон. Но снам случается принимать вид жуткой яви. Крик ваш всецело оправдан.

— Простите, что я вас разбудила. Я и сама проснулась.

— Забудьте об этом и постарайтесь уснуть.

Она закрыла дверь. Мы с Биши возвратились к себе в комнаты. Во время этого разговора я ничего не сказал, однако успокоиться мне удалось лишь по прошествии долгого времени.

На следующее утро мистер Годвин пребывал в отличном расположении духа. Он сообщил нам за завтраком, что мирно проспал всю ночь и чувствует себя теперь «в самом что ни на есть добром здравии». Мисс Годвин была по-прежнему бледна; она не в состоянии была прикоснуться к еде и почти не участвовала в разговоре.

— Я расхваливал перед Мартой достоинства свеклы Бакстера, — распространялся ее отец, накладывая себе щедрую порцию кеджери[25]. — Она сладка, нежна, превосходна на вкус. С ней не сравнится никакая другая во всем королевстве. Напомните о ней Марте.

— Марты я сегодня утром не видал, — ответил Биши. — Она, должно быть, на рынке.

— Я поговорю с ней, когда она вернется.

О ночном происшествии мы не упоминали, но я заметил, что мисс Годвин и Биши обменивались взглядами приватного характера — мне оставалось лишь заключить, что друг мой все сильнее к ней привязывается. После завтрака Биши повторил свое предложение устроить вылазку на реку. Буря миновала, и небо было чисто — лучшего утра для увеселительной прогулки по Темзе не выбрать. Мистер Годвин отнесся к этим планам с воодушевлением, и потому дочь его послушно согласилась. Я же лишь последовал желаниям большинства.

Вышедши из дому, мы неспешно направились по главной улице в сторону реки. Годвины шли впереди, и Биши воспользовался возможностью обсудить со мной события прошедшей ночи.

— Мэри и раньше приходилось видеть призраки, — сказал он.

— Вы говорите о привидениях? О духах?

— Нет, о созданиях, что кажутся состоящими из крови и плоти, однако на деле живыми не являются. Они ей часто снятся.

— Но наяву она их не видала?

— Разумеется нет. Что вам только в голову пришло?

— Ничего.

— Она понимает, что существуют они лишь в ее спящем сознании. Тем не менее они ее пугают. А, вот и река!

На время своего пребывания в Марлоу Биши нанял челнок. Держал он это суденышко у моста. Места в нем довольно было на всех. Биши не без самоуверенности сел на весла и принялся выгребать от берега в основной поток реки. Воодушевившись, он принялся читать стихотворение, которого я не узнал, однако мне показалось, что оно его собственного сочинения.

О речушка!

В таинственных глубинах твой исток,

А где твое загадочное устье?

Ты, жизнь моя в причудливом теченье?[26]

— Прекрасно, — сказала мисс Годвин. Пальцы ее левой руки, опущенные в воду, волочились следом. — Так где же исток?

— Одни говорят, что это — Темз-хед. Другие — что он находится в Севен-спрингс. На этот счет ведется немало споров.

— Какому мнению отдаете предпочтение вы? — спросила она.

— Я не вижу, почему бы реке не иметь двух истоков. Ведь живому существу потребны два родителя.

— Полагают, — сказал мистер Годвин, — что некоторые моллюски способны самовоспроизводиться.

— Об этом страшно и помыслить, — отвечал Биши. Мы миновали островок посередине реки, где замерли два лебедя. — Верны до гроба, — сказал он.

Мисс Годвин на мгновение взглянула на него, а затем вновь погрузилась в созерцание воды.

— Раньше, бывало, говорили, что лебеди приветствуют корабль, что плывет домой, песнью, — сказала она, не обращаясь ни к кому в особенности. — Но разве такое возможно?

— Именно, — подхватил мистер Годвин. — У лебедей нет голоса.