Прощаясь, лейтенант каждому тепло пожал руку. Когда он подошел ко мне, я сказал:

– Донеси, обязательно донеси свою мечту до победы! А когда моряком станешь, в море пойдешь – семь футов тебе под килем!

– Спасибо, Петр, спасибо, друг. Сохрани свой орден, это ж твой оберег!

Олег козырнул и вышел. Мы в окно смотрели, как, закинув на плечо тощий вещмешок, он уходит за ворота.

На его место положили обожженного танкиста – всего в бинтах, лица не видно. Днем он держался, но ночью стонал, скрипел зубами. Ожоги – дело страшное: такие раны болят сильно, и потом обезображивающие грубые рубцы остаются на всю жизнь.

А через неделю выписали и меня. Вместе со справкой о ранении мне выдали нашивку – отличительный знак о ранении. Цвет – темно-красный, свидетельствовал о легком ранении. При тяжелом ранении выдавали знак золотистого цвета. Это было третье мое ранение…

Перекинув полупустой вещмешок через плечо, я вышел на шоссе, ведущее из города в Брест, – ловить попутку. На выезде из города, на КПП милиционеры останавливали машины. Там я и подсел в кузов «ЗИС-5».

Был уже конец октября, я же был в гимнастерке.

Крытый брезентом кузов был весь в дырах от осколков, местами прожжен, и дуло через все отверстия изрядно. Да и трясло немилосердно.

Часа через полтора мы приехали в Брест. Я поблагодарил водителя, направился к мосту через Буг – мне ведь дальше добираться. Карты у меня с собой не было, и где находится этот польский городишко Константинув, я представлял смутно.

Отвернувшись под ветер, я закурил. Рядом со мной остановилась машина.

– Эй, капитан, садись – подбросим.

В кузове американского «Студебеккера» сидели молодые солдаты, из кабины, приоткрыв дверцу, призывно махал рукой лейтенант.

Я залез в кабину, благо здесь хватало места троим.

– Вот спасибо! Мне в Константинув.

– Нам дальше, как раз через него проезжать будем. В свою часть добираемся?

– Да, я из госпиталя.

Лейтенант посмотрел уважительно.

– Танкист? – Это он по петличкам моим определил.

– Вторая танковая армия, – немного слукавил я, вспомнив о реакции раненых в госпитале на упоминание о СМЕРШе. Наш СМЕРШ ведь и в самом деле Вторую танковую армию оперативным прикрытием обеспечивал – ее тылы.

– Так и мы со Второй танковой, – обрадовался лейтенант, – шестьдесят шестая танковая бригада, двенадцатый танковый корпус – не слыхал?

– Нет.

– Ну да, армия большая.

Добирались мы долго, дорога была запружена техникой. Шли колоннами машины с пехотой, сбоку от дороги двигались самоходки. Это не 41-й год, когда все больше пешком добирались, походными колоннами, да пушки на конной тяге были. И дороги в Польше были значительно лучше наших – разбомбленных, раздавленных гусеницами наших и немецких танков. Проезжали чистенькие, почти не разрушенные села, и вспоминались разрушенные села Беларуси с обвалившимися стенами изб и торчащими печными трубами.

К вечеру добрались до Константинува. Я пожелал лейтенанту удачи и спрыгнул с подножки.

Передо мной – длинная улица из аккуратных домиков с красными черепичными крышами. Где искать отдел? У местных не спросишь – языка не знаю.

Увидев военного, я направился к нему. Повезло, что он знал, где отдел. Идти, петляя по улицам, пришлось недолго. Вот и здание, где разместился наш отдел.

Когда я шел по коридору, знакомые сослуживцы жали руки и радостно хлопали по плечу – с возвращением! А уж как Сучков обрадовался! Обычно сдержанный и немногословный, он даже обнял, потом усадил на стул.

– Ну – рассказывай.

– Выписан по выздоровлению, вот справка из госпиталя – годен к строевой без ограничений, – бодро отрапортовал я полковнику.

– Здоров, значит. Вот и отлично! Даю пару дней: почитаешь сводки, войдешь в курс дела – где, что, как. Обстановка быстро меняется – чуть ли не ежедневно, а тебя три недели не было. Пополнение получили, сейчас с новыми подчиненными познакомлю.

Сучков снял трубку телефона:

– Шабунина и Еремеева ко мне.

В кабинет Сучкова вошли два молодых офицера.

– Лейтенант Шабунин!

– Лейтенант Еремеев!

– Вот, представляю вам вашего командира – капитана Колесникова, старшего группы. О службе потом. Проводите в столовую, определите с жильем. Вы ведь на постое в соседнем доме, у поляков?

– Так точно, товарищ полковник!

– Койка свободная найдется?

– Так точно.

– Вот и старшего группы с собой поселите – коли вместе служите, то вместе и жить надо.

Мы откозыряли и вышли. Сначала – в столовую. В госпитале я уже привык жить по расписанию – завтрак, процедуры, обед, тихий час, процедуры, ужин. Все по часам, а забудешь – напомнят. А как выписался – только желудок и напоминал, что кушать давно пора. Лейтенанты расположились за столом и молча неспешно обедали, время от времени с интересом поглядывая на мою грудь. Проголодавшись, я съел за обед и ужин сразу, а позавтракать успел в госпитале.

Идти до дома, где расположились на постой лейтенанты, было совсем недалеко. Дверь открыла неприветливая полька средних лет, кутавшаяся в платок. Хозяйка дома, пани Ядвига, окинула меня безразличным взором и ушла в свою комнату.

– Вот ваша койка, товарищ капитан. А на пани Ядвигу не сердитесь. Она поначалу и к нам так же настороженно относилась.

Я кинул на кровать тощий «сидор».

– Давайте знакомиться, хлопцы. Меня Петром зовут, фамилию мою вы уже знаете – Колесников.

– Шабунин, Дима, – представился чернявый.

– Костя – Еремеев, – сказал второй.

Я с интересом стал расспрашивать лейтенантов, откуда они родом, где служили, как попали в СМЕРШ, какую спецшколу заканчивали. Оба оказались выпускниками Куйбышевской школы СМЕРШа, и боевого опыта у них не было. Опять надо натаскивать, обучать практическим навыкам «чистильщика». Любая школа дает только основы, первоначальные знания. Все тонкости службы можно узнать только на практике, в реальном деле.

– Оружие у вас есть?

– А как же!

Оба с гордостью продемонстрировали «ТТ».

– А автоматы?

Лейтенанты молчали, переглядываясь. Понятно. Значит, с утра надо идти в отдел, получать оружие посерьезнее. С пистолетом много не повоюешь, это оружие ближнего боя – на дистанции 5—10 метров.

Мы покурили перед сном и улеглись спать.