– Кто мог напасть? – крикнул я.

Из дверей выскочили Зигфрид и Гунтер, Зигфрид на ходу грыз гусиную лапу, в глазах был укор господу: дадут ли когда-либо закончить обед. Гунтер ответил сдержанно:

– Да кто угодно…

– Кто-нибудь из наших?

– Нет, – сказал он быстро. – Это соседи.

– А я слышал, что имя Галантлара удерживает соседей!

– Удерживало, – отрубил он коротко, лицо потемнело. – Но недавно соседи поняли, что господину Галантлару уже все равно…

Через несколько минут наш отряд вылетел на рысях через боковой ход. Ворота остались заперты, Зигфрид, к его огорчению, был оставлен мною в замке, я подсластил пилюлю, велев ему с остальными воинами бдить и охранять. Со мной выехали Сигизмунд и Гунтер с Ульманом. Гунтер с моего разрешения кликнул еще двоих, сам на правах проводника понесся впереди. Я собрал глаза в кучку и пустил коня следом.

Справа несся Сигизмунд, слева гигант Ульман, я ему уже доверял, хотя вид у мужика страшноватый, но так же самые добрейшие в мире собаки – боксеры для несобачников выглядят прямо собаками-убийцами, людоедами и чикатилами. Ульман не самый добрейший, но из тех чудаков, что не ударит ни в спину, ни ниже пояса, не будет бить ногами лежачего, непонятное и немыслимое существо для моего мира, но привычное в этом. Сзади еще двое, типичные наемники, мне не очень нравилось, что за спиной, но правильно считать, что не они сзади, а я впереди, как и положено предводителю. Впереди меня только Гунтер, однако он в роли проводника…

Долина открылась сразу вся, едва миновали мост, там внизу с десяток домиков, все в один ряд, с одной стороны – широкая протоптанная дорога, с другой – огороды. Над одним домом густой черный дым, пятеро всадников носятся между домами. Из одного дома выволакивали женщину, она кричала и отбивалась, ее пытались завалить наземь, задирали подол, наконец одному надоело, ударом кулака сшиб на землю.

Все это я заметил и рассмотрел, пока вихрем несся вслед за Гунтером. Мой конь шел легко, словно летел, а потом, ощутив мое невысказанное желание, прибавил в беге, легко обошел коня Гунтера. Я ощутил дрожь во всем теле, зубы стучали, а пальцы сами сорвали с пояса молот. Гунтер осадил коня на околице, а я пронесся вперед, молот выплеснулся, как легкий камешек.

Впереди был удар, я выставил ладонь, хлопок, конь подо мной остановился и сразу же замер, страшный в своей неподвижности. С грохотом железа подскакали Сигизмунд и Ульман, медленно подъехал Гунтер. Человек, который уже начал спускать штаны над лежащей женщиной, ударился о стену сарая в трех шагах, сполз на землю, как тряпка, с проломленной грудью, кровь страшно выбрызнулась изо рта, ноздрей и даже ушей. Он был мертв, а его друзья замерли и смотрели на меня ошалело.

Один из них, высокий и красивый, опомнился первым, указал на меня красивой холеной рукой:

– Что это за тролль? Взять его и повесить!

Сигизмунд обнажил меч и бросился первым. Гунтер и Ульман тоже обнажили мечи, но посматривали на меня нерешительно. Я крикнул в бешенстве:

– Убивайте всех!

Молот остался на поясе, но меч в моей руке ожил, рассекая плоть, как пустые картонки из-под обуви. Кровь брызгала веером, конь хватал пастью за плечи, слышался хруст, несчастные падали от болевого шока, ибо в конской глотке исчезали оторванные куски кожи и мяса, словно сочная молодая трава.

– Давай, конячка, – процедил я сквозь зубы. – Натренирован ты… или создан… пусть даже выкован, мне по фигу! Ты мне нравишься.

Сбоку лязг, Гунтер и К°, потеснив ошалелых противников, наконец повергли и стоптали, бросились к домам. Из одного как раз слышались отчаянные крики, женский плач. Двое гогочущих молодцов, еще не зная о нас, выволакивали вторую молодую женщину. Платье сорвали до пояса, она с плачем закрывала грудь руками, один намотал косу на кулак и тащил жертву, пятясь, второй подгонял ее пинками.

Я не успел повернуть коня, как Гунтер оказался рядом, его меч взлетел с такой скоростью, что я мог бы позавидовать. Блеснуло, короткий звон стальной полосы о кольчугу, треск рассекаемой плоти, плечо с уцепившейся за руку косой отвалилось от тела. Второй вытаращил глаза, заорал, начал торопливо вытаскивать меч, запутался, один из наших стражников подъехал сбоку и вонзил ему острие меча в шею.

Женщина с плачем бросилась к Гунтеру. Он наклонился с коня и что-то успокаивающе говорил ей, гладил по голове. Она со слезами целовала его стремя, его сапог.

Я отвлекся на поединок между Ульманом и двумя крепкими ребятами в добротных пластинчатых доспехах, легких и удобных, даже более удобных, как мне кажется, чем рыцарские доспехи, и в этот момент кто-то налетел сбоку, я ощутил острейшую боль в левой руке чуть выше бицепса. Заорав от боли и неожиданности, я развернулся, увидел перекошенное лицо с выпученными глазами, человек заносил для второго удара короткое копье, похожее на казацкую пику.

– Ах ты ж гад…

Острие моего меча достало его в переносицу. Он завалился навзничь, копье выпало из рук. Я сцепил зубы, мужчинам почему-то полагается переносить боль с каменным лицом, то-то штатовские коммандос воют и ревут при каждой царапине. Промелькнул с поднятым мечом Гунтер, я перехватил оценивающий взгляд на мою залитую кровью руку, тут же глаза его стали почти равнодушными, мол, не околеет, и с рычанием рубил, крушил, сбивал с ног и втыкал острие меча в горло.

Сбоку от меня звон, грохот. Рыцарь, который велел меня повесить, рухнул с коня, сбитый Сигизмундом. Возможно, он просто растерялся или засмотрелся, как молниеносно уничтожили всю его банду, во всяком случае на земле перевернулся дважды, подхватился уже с мечом в руке. Сигизмунд вместо того, чтобы рубануть его сверху, рыцарское благородство, тоже спрыгнул с коня, начал приближаться с мечом в руке. В другую руку взял было кинжал, но у противника кинжала не оказалось, и он сунул свой в ножны.

Я перехватил вопросительный взгляд второго стражника, наклонил голову. Тот подъехал сзади и с силой ударил кулаком в толстой кожаной рукавице по шлему. Рыцарь пошатнулся, выронил меч и рухнул на колени. Стражник мигом соскочил на землю, в руках уже веревка, пинком повалил лицом вниз, завернул руки за спину и быстро скрутил, жестоко и умело, что говорило о большой практике.

Едва не подвывая от резкой обжигающей боли, я сцепил зубы и наложил ладонь на рану. Между пальцами сразу же потекла кровь, но боль стихла. Я наслаждался таким счастьем, это же рай – когда нет боли, что мы за скоты – не ценим такое состояние наших тел, сбоку послышалось удивленное восклицание Сигизмунда. Между пальцами у меня уже не кровь, даже не густеющая кашица, а сухие струпья, корочки, похожие на перелинявшие коконы бабочки.

Отнял руку, теперь уже вскрикнули не только Сигизмунд, но и Гунтер с Ульманом. На месте кровавой раны разлегся безобразный багровый шрам, пульсирующий, вздутый, с узловатыми краями, но всего лишь шрам.

– Как? – прошептал Гунтер. – Как? Ваша милость, вы же паладин!