– Ваши князья поступили нехорошо, желая получить невесту вместо того, чтобы уплатить задержанную дань, – спокойно сказал Фарлов. – Теперь, когда ты и твои люди в наших руках, им придется подумать о том, чтоб прислать ее поскорее. Иначе твой сестрич никогда больше тебя не увидит.

– Нужна вам наша дань – что же вы не пришли за ней? – ощерился на него Щур. – Нет такого ряда меж нами, чтобы самим в Киев возить. Приезжайте, как уложено. И возьмите свое… коли сумеете. Только кому же у вас по дань идти? – горячо продолжал он, не в силах сдержать гнев. – Было у нас уряжено – Ельгу мы давали дань. А где он, Ельг? За Сварожичем ушел![24] Где наследники его? Ты, полонянки сын? Или дева? – Щур мотнул головой в сторону Ельги. – Этот ваш, Ингорь, что ли, в полночи рожденный? Ждете его, как девка сватов, а он все не едет, да? И не приедет, поди. Так и сгинете без князя, без милости богов.

– У кого же вы думали невесту просить, коли знали, что князя у нас нет? – сурово спросил Вячемир.

– Да у вас, – Щур прямо взглянул на него. – У тебя, земля Полянская! – он окинул быстрым взглядом прочих киевских старейшин, и тусклые глаза его сейчас блестели, как мокрые угли. – Или забыли, как была ваша власть над землей вашей? Варягам вручили себя и детей своих, сами холопами стали!

– Ты нас холопами бранить не смей! – воскликнул Славигость. – Вы нас не одолели. Ты сам теперь холоп!

– Князья наши вам родство и подмогу предложить хотели. Сами вы счастье свое сгубили и позор на себе навлекли.

– Знаем мы ваше счастье! – поддержал своих Гостыня. – И мы не глупы, знаем, чего хотели ваши князья! В родство к нашим пролезть, а потом и стола киевского захотели бы!

– Мы, древляне, вам, полянам, старшая родня. Из одного корня род ведем. Не будет счастья вам, что корень свой предали и варягам отдались. Нет вам, полянам, милости и защиты богов наших. Не останется от вас ни племени, ни наследка, как от обров. И сейчас уже имя ваше редко где услышишь – все русью вас зовут, по имени князей ваших новых. Имя ваше позабудется, только их имя и останется. Позабудут внуки ваши и могилы, и обычаи дедовы.

– Хватит нам здесь пророчить! – прервал его Свен. – Веди его назад.

Гриди вывели Щура, чтобы снова спустить в поруб. В гриднице висел гул: все были раздосадованы, встревожены и смущены.

– Да что же это вы наделали? – вскочил Горлец, едва Щур скрылся за дверью. – Послов пленили, обесчестили… Ведь это рать с Деревами!

– Рать с Деревами и так была бы, – возразил Свен. – Только теперь она начнется, как нам захочется.

– Как же вы решились? – не унимался Горлец. – Баню сожгли… вы и послов хотели сжечь! А там Нехвороба – свояк мой, сына моего тесть! Это как же? Нас почему не спросили? Сами все решили! Больно бойки вы стали, ты и сестра, без отца-то! Кто это вам такие права давал?

– Дело было задумано так, чтобы избежать кровопролития, – ответил ему Асмунд. – В бане при них не было оружия и они не могли сопротивляться. А еще баня – не дом, это такое место, где близко тот свет, и там их не защищал закон гостеприимства.

– Это кто же такой хитрый? – усмехнулся Славигость. – Неужто ты, Свен?

– Это… – Свен глянул на Ельгу, не зная, стоит ли впутывать ее, но она кивнула. – Сестра моя придумала, как крови избежать.

– Мудра ты, дева!

– Это куда же заведет нас, коли будет нами дева управлять? – воскликнул старейшина Будимил. – Вы своей волей нас в рать с древлянами втравили! Беззаконно это!

– Вы все слышали, мужи полянские! – заговорил Свен, перекрывая возмущенный гул согласных с Будимилом. – Щур сам объявил, с чем они приехали! Хотят князья деревские мою сестру за Боголюба малинского высватать, в наследники отца нашего пробраться, а там и всю земля Полянскую под свою руку взять! Хотите под древлянами жить?

– Нет! Не хотим! – вразнобой отозвались с разных концов гридницы.

Несмотря на общее смущение, ни единого голоса в подтверждение не прозвучало. Под властью древлян, своего старшего рода, поляне не жили уже очень давно, несколько поколений, пока платили дань сперва хазарам, а потом руси. Но память о давней вражде держалась крепко, передаваясь от дедов к внукам.

– Так не бывать тому! – крикнул Свен. – Не поедут послы к князьям своим назад, ни согласия не привезут, ни отказ, чтобы дать им ратью на нас снарядиться.

– Ну так что… – в волнении обратился к нему Вячемир. – Послов вы в таль взяли, удальцы. А дальше-то что? Думаешь тем князей деревских от рати удержать?

– А дальше, – Свен шагнул вперед и положил руки на пояс, будто готовясь бросить вызов всему белому свету, – дальше я заставлю самих князей деревских к нам в Киев прибыть и на Святой горе Перуну поклясться, что будут дань давать, как при отце моем давали, тому, кого боги земле Полянской в князья пошлют!

Ельга молчала, дыша как могла глубоко, чтобы одолеть жестокое волнение. Она любовалась Свеном, его удалью и решимостью. Но и противники ему досталось непростые. Щур, когда его уже уводили, бросил на нее один взгляд, и Ельга до сих пор содрогалась, вспоминая его. Она не обменялась с пленником ни единым словом, но знала: и она, и Свен своей сегодняшней уловкой нажили себе смертельных врагов.

⁂

Назавтра Ельга поднялась раньше всех, разбудила челядь, отправила служанок варить кашу. Вскоре из дружинного дома показались зевающие отроки Свена. Он брал с собой всего десяток. Сам он тоже вышел, кивнул издалека Ельге, пока умывался у колодца. В рубахе небеленого льна, в каких он ходил всегда, вид у него был самый обычный – невыспавшийся и слегка помятый после вчерашнего пира, хотя на пиру он, помня о предстоящем, на хмельное не налегал.

Пришли Фарлов и трое других десятских – они оставались дома, но хотели проводить Свена. Они молчали, но их присуствие подчеркивало значимость предстоящего дела. Отроки принялись за кашу; в такую рань есть никто не хотел, но все усердно работали ложками – другой еды не будет до темна. Сейчас спасением их замысла и самой жизни была быстрота, и Свен намеревался ехать так спешно, как только могут выдержать лошади. Путь до Малина он хотел проделать в два дня, чтобы быть у места на третий. Если слух из Киева опередит их – это будет означать гибель или такой же позор, плен и опасность, какой подвергались древляне в Киеве.

Когда Ельга вошла в гридницу, жующие челюсти замерли, ложки застыли над мисками. Одетая в белое платье дева несла нечто такое, чего никто не ожидал увидеть в ее руках – меч с узорным драгоценным набором, в ножнах бурой кожи. Начищенное серебро сияло белым огнем, черные линии узора были ясно видны, золотые накладки мерцали.

– Что это? – Свен, хорошо знавший вид подобных вещей, встал над столом в изумлении. – Откуда? Где взяла?

Ельга подошла к нему и осторожно положила свою ношу на стол перед братом. Меч был не так чтобы тяжел, но ее пронизывал трепет от прикосновения к священному оружию вождей, отмеченных милостью богов войны. Очень редки случаи, когда женщине допустимо прикасаться к такому оружию.