— Мобильник также не забудьте.

Буруковский попробовал поторговаться:

— Только один звонок!

— Нет! — отрезал Виктор. — Я знаю — кому.

— Тогда моей мачехе. Я обещал позвонить ей сегодня утром. Женщина пожилая, нездоровая, ей волноваться не…

— Неужели вы еще не поняли, с кем имеете дело? Один ложный шаг — и еще кто-то заплатит за него жизнью. Похоже, на очереди — очаровательная баронесса. Вам ее не жаль?

Сержант Власенко, стремглав влетевши в прихожую, самым непочтительным образом столкнулся с баронессой Леськой.

— Ах, извините, — выдохнула она.

— Прощения просить должен он, уважаемая синьора, — заметил Кинчев, надежно придерживая одетого в полушубок дизайнера за локоть. — Куда ты, Колька, несешься, на людей не глядя? Привык, чтобы от милиции во все стороны шарахались? Отвыкай!

— Я с… согласно вашего приказа… — начал было оправдываться Власенко, но Кинчев тут же прервал его, подталкивая вперед Буруковского:

— Задержанного — в СИЗО. Без разговоров. Наручники не надевать. Посадить в отдельную камеру. Устрой его поуютнее. И чтоб без глупостей там. Ты за него головой отвечаешь, понял?

— Так точно.

— Приношу извинения за моего коллегу, баронесса, — Виктор галантно поклонился Лесе. — Вежливости я его потом научу. Когда будет время.

Та натянуто улыбнулась.

Она, как всегда, несла на себе отблеск другой, утонченной жизни в совершенно недоступном простому смертному нарядном мире. Длинные шелковые волосы, небрежно выпущенные из-под украшенного брошью беретика, коротенький, но весьма дорогой меховой жакет, изысканные короткие брючки, стильные сапожки на высоченных каблуках — все неопровержимо свидетельствовало: эта куколка случайно появилась здесь и вскоре вернется в свой благополучный, безопасный, сытый, спокойный мир.

Власенко между тем приступил к выполнению своих обязанностей, он неуклюже взял дизайнера за руку:

— Ну, давай… те. К машине. Вперед!

— Валентин! — ужаснулась Леся. — Вас-то — за что?

Буруковский ответил ей с непоколебимым достоинством тучного человека:

— Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…

Удивленный сержант поначалу только рот открыл, но быстро нашелся:

— Ага, у нас все правые, все невиновные и потом говорят, что над ними… это, глумились. Прокурор разберется. Ну, пошли что ли, Робин Гуд квартирный!

Пораженная Леся сочувственно смотрела, как за ними закрылась тяжелая дубовая дверь, украшенная тонкой резьбой.

— Далеко вы собрались? — вежливо поинтересовался Кинчев.

Она смутилась, очаровательно опустила глаза:

— Борис здесь, рядом… Охраняет…

— Не советовал бы идти к нему вот так неожиданно, без предупреждения. Подготовить надо человека. Хотите, сначала я с ним поговорю…

— Извините, нет. — Баронесса украинского происхождения гордо подняла украшенную беретом головку. — Нет. Это касается только нас. Извините.

И направилась к выходу. Нежная, стройная и решительная.

Кинчев потер висок. Пробурчал под нос:

— Вот этого я не учел… Любовь может все карты спутать…

А красавица Леся, когда-то Гонта, теперь Монтаньоль, уже вышивала ровный узор крохотных следочков по дорожке, которую чистил от снега сутулый, похожий на доброго слоника дворник в серебристой сиреневой куртке, явно взятой от костюма лыжника, и абсолютно не подходящей к его суконным брюкам. Он уже проехался по территории на своей снегоуборочной машине и теперь подчищал остатки снега на пересечении дорожек.

Но она не обращала на него ни малейшего внимания — впереди щурился и не мог поверить своим глазам Боря Тур.

— Леся? Это… это… это ты?

— Борис!

Она побежала, он медленно двинулся навстречу.

Сначала крепко схватились за руки. Некоторое время не отрываясь смотрели друг другу в глаза.

Обнялись. Ее головка доверчиво прильнула к его могучему плечу.

Когда дело неминуемо дошло до поцелуя, из дверей выглянул Кинчев и, заметив, что украшенный брошью беретик соскользнул с шелковистых волос и упал на очищенные от снега бетонные плиты дорожки, вздохнул:

— Скоро начнется… Может, оно и к лучшему.

Потом окинул охотничьим взглядом все окружающее пространство: солнце, снег на ветвях елей, небольшую стайку ворон вдали — кивнул головой и исчез в недрах особняка, который даже и в такой радостный день казался тревожно-пасмурным.

Небо оставалось безоблачно-голубым, а вот на счастье молодой пары, встретившейся после стольких мытарств, уже надвигалась грозная туча. Оба спешили рассказать о самом главном и поначалу почти не слушали друг друга:

— Леся, я тебя искал… Писал… И как только вышел, сразу…

— Подожди, сначала я должна тебе рассказать…

— Я никогда до конца не доверял Кириллу, это такой тип…

— Он здесь ни при чем, послушай…

— Поехал в Трудовое, а там говорят, что ты…

— Понимаешь, все не так просто… Когда барон сделал предложение, то есть посватался, я не могла…

— Про смерть твоей мамы я узнал уже там, на нарах…

— У меня не было другого выхода… В Италию меня переправили нелегально, на яхте, как контрабанду какую-то… Ведь даже документы все отобрали…

— Деньги я наконец-то раздобыл. Много. Теперь у нас все будет по-другому…

— Если выходишь замуж, то с гражданством намного проще…

— Теперь я тебя уже никому не отдам…

— Понимаешь, это такой шанс. Уникальный. Я буду учиться в Италии, а ты пока что…

В нескольких метрах от них подпрыгивала по снегу большая серошеяя ворона, искоса бросала взгляды равнодушными выпуклыми глазищами.

Тур отстранил ее и словно протрезвел:

— Подожди. — Лицо его стало сосредоточенным и настороженным. — Что ты сказала? Я чего-то не понял.

— Я же тебе говорю, что оперному пению надо учиться довольно долго… И тогда…

— Подожди. Я понял. Пока я в каталажке сидел, ты… Ты вышла замуж. За кого?

Ее роскошные глаза заблестели бриллиантами еще не пролитых слез:

— Послушай, я хочу объяснить тебе… Барон Монтаньоль, он любит оперу, просто помешан на ней…

— Не надо. Не надо мне про оперу рассказывать. Значит, я ради тебя… А ты… Ты…

— Борис, я тебя ни о чем не просила! Особенно, чтоб нечестно. Ты все сам! Ты у меня спросил? Да зачем…