— Доктор, господин Бородулин… Я очень прошу… Явите милость! Скорее вниз!

Бородулин пытался успокоить юношу:

— Бога ради, придите в себя, Александр! Объясните толком, что стряслось?

Александр вытаращил глаза и прошептал:

— Вы не поверите, но там, внизу, одни трупы!

— Вы не в себе! Какие трупы? Откуда?

Александр схватил Бородулина за руку:

— Пошли, я всех покажу вам! Мертвая мамочка, мертвые сестренки. И очень много крови.

Они стали спускаться по крутой лестнице.

Наталья, весьма озадаченная, на расстоянии следовала за ними.

Дверь в квартиру пивовара была широко распахнута. За нею царил мрак.

Александр уперся:

— Простите, доктор, но я не могу туда идти. Я очень впечатлительный, а там такое, что выдержать невозможно.

Бородулин сочувственно кивнул:

— Я вас отлично понимаю, Александр! Дайте мне фонарь и оставайтесь здесь.

То, что увидал доктор, заставило даже его, хирурга, содрогнуться.

Мать Александра — Гедвига — распростерлась ничком на полу. Верхняя часть черепа была снесена и лежала возле стола. Кровь, сероватая масса мозгов, роскошные длинные волосы, в которых еще зеленовато блестела изумрудная заколка, — все это перемешалось.

Александр, поначалу боявшийся появляться на месте убийства, все же вошел и вновь, уцепившись за руку Бородулина, повлек его в дальнюю комнату.

Здесь перед доктором предстала картина невообразимая. Его любовь, очаровательная и изящная Марта, когда ее настигла рука убийцы, сидела за роялем. Злодей нанес ей удары сзади, наверняка неожиданно, — по голове и плечам. Бил чем-то острым, вероятно тесаком или топором. Белые клавиши были обрызганы кровью. Сама же Марта, уже мертвая, запрокинулась навзничь и невероятным образом удерживалась на табурете. Голова свешивалась вниз, волосы касались пола, а руки — прелестные руки, умевшие извлекать из рояля сказочные, чарующие звуки, были раскинуты широко в стороны, словно для последнего, прощального объятия.

Доктор не выдержал, прикрыл веки. На его глазах выступили слезы.

И вдруг его слуха коснулись странные звуки. Доктор оглянулся. В углу, обнявшись с громадной куклой, лежала всеобщая любимица — белокурая малютка Гедвига. Под нею натекла лужа крови, но девочка была жива и время от времени стонала.

Доктор склонился к ней: пульс был слабый, на лбу зияла глубокая рана. Доктор окончательно пришел в себя, вновь с удивлением спросил Александра:

— Не понимаю, почему здесь такая темень? Быстро зажгите везде свет. Надо действовать.

Александр стал зажигать свечи, а свой фонарь поставил на крышку рояля.

Бородулин деловито распорядился:

— Посветите тут, надо попытаться оказать какую-то помощь Гедвиге. Наталья, принеси мой чемоданчик. Там, где инструменты и медикаменты.

Доктор, осматривая множественные раны на шее, сказал:

— Дела плохи, большая потеря крови. Александр, где слуга? Его надо послать в полицию.

— Не… знаю… Василия нет, — пробормотал тот сквозь слезы.

— Крепитесь, Александр! Пожалуйста, сбегайте сами в полицию, — приказал Бородулин, — а фонарь оставьте здесь.

— Мамочка, милая мамочка! — Стеная, Александр побрел в участок.

Задыхаясь от быстрых движений, Наталья принесла чемоданчик. Доктор оказывал первую помощь.

Александр, вяло ступая непослушными ногами, вышел на улицу. Он увидал служащих Хамовнического завода, возвращающихся со службы. Это были друзья отца — Гаусман, Штерцер и Винтрих. Все они — австрийские подданные. Их выписал в Москву Карастарший, ибо они считались пивоварами высокого класса.

— Ты что, малыш, такой грустный? — Пивовары с недоумением глядели на Александра.

Всхлипывая, размазывая слезы по лицу, Александр с трудом выдавил:

— Мамочку убили… И сестренок…

— Что такое? — изумился Гаусман. — Веди нас в дом!

Все толпою ввалились в спальню. Александр, запинаясь, произнес:

— Вот, посмотрите… На полу раскидали ассигнации… На трюмо лежали две золотые десятирублевки — исчезли. А вот тут — драгоценности и деньги… — Александр показал на небольшой сундучок, стоявший возле обитой штофом стены.

Пивовары отбросили крышку сундучка. Внутри, заманчиво переливаясь в свете зажженных свечей, лежали бриллианты, кольца с зеленоватыми изумрудами. Были тут и кредитные билеты, пять закладных листов Земельного банка.

В этот момент из комнаты Марты появился доктор Бородулин.

— У Гедвиги кровотечение я приостановил. Где полиция? — спросил он. — Василий появился?

Все пожали плечами. Василий, служивший в доме всего с осени, куда-то исчез.

Бородулин тяжело вздохнул, вновь обратился к служанке:

— Наталья, беги в полицию!

Через несколько минут в доме появились доктор Михайлович и помощник пристава Хамовнической части Холмогоров. Это был человек лет тридцати, с порывистыми движениями, весь заряженный энергией и неукротимой жаждой деятельности.

— Раненую отправить в клинику университета! — коротко распорядился Холмогоров. — Она приходила в себя? — Он поднял глаза на Бородулина.

— Нет, все время пребывала в забытьи. Но несколько раз произносила имя…

— Какое? — встрепенулся Холмогоров.

— Василий.

— Кто такой?

Александр вздохнул:

— Это слуга. У нас он служит недавно. Мамочка взяла его без рекомендации. Он и убил! — Юноша вновь разрыдался.

— Ясно. Следует принять меры к розыскам слуги-убийцы. Он еще не успел далеко уйти. Поскольку дело архиважное, следует телефонировать самому Лебедеву… Посторонним покинуть помещение и дожидаться моих распоряжений в прихожей.

Господин Кара, — опять обратился полицейский к Александру, — вы, пожалуйста, останьтесь. У меня будут вопросы. И вы, господин Бородулин, вместе с вашей служанкой — как понятые.

Холмогоров начал осмотр квартиры. Первым делом направились в небольшую темную (без дневного освещения) комнатушку Василия, которая располагалась под лестницей. Вся обстановка состояла из узкой железной кровати с никелированными набалдашниками, украшавшими изголовье, разломанного шкафа, где лежали старая ситцевая рубаха и залатанные порты, да стола, аккуратно застланного прожженной клеенкой.

Доктор Михайлович, щеголь и известный покоритель дамских сердец, даже на дела выезжавший в модных лакированных штиблетах, не снимавший с носа золотого пенсне, приподнял клеенку. Под столом валялся окровавленный массивный колун.