Схватив убитую за руки, Юргин протащил ее через все комнаты, положил возле письменного стола и зачем-то аккуратно поправил задравшуюся юбку. Иван стоял рядом, молча смотрел на происходящее, и по его физиономии текли слезы: ему до смерти было жаль хозяйку.

— Ванька, не распускай нюни! На, возьми денег…

— Я тебе сказал: не надо… Я все равно наложу на себя руки.

Юргин промолчал, а сам тайно вздохнул: «Неплохо было бы! Все подумали бы на тебя, деревенщина хренова!» Вслух же он сказал:

— Я ухожу! А ты ночью подожги керосин… Чем черт не шутит, повезет, так не только старухина комната — весь дом с жильцами сгорит! Все концы сразу в воду. Еще керосином облей — вот бидон…

Оглядываясь, Юргин вышел из дома. Путь его был недолгий — в соседний притон к веселым девицам.

* * *

Потрясенный Иван остался наедине с покойницей. Он сидел в своей комнатушке, зубы у него стучали словно в лихорадке, он зябко кутался в шинель. Уже было собрался в полицию идти с повинной, да одумался: «Что ж я черту на рога полезу? Авось, пронесет…»

Ближе к утру он вошел в комнату убитой, тяжело вздохнул, чиркнул спичкой и поджег керосин, разлитый на столе. Бидон, что стоял на кухне и в котором было не менее пяти литров, не тронул. «Хозяйку не пожалел, так жильцов и дом спасу», — подумалось Ивану.

Вспыхнул вялый огонь. Потом горящая капля упала на пол. Пламя заплясало вокруг трупа.

С трудом дыша, Иван, чтобы запутать следы, закрыл кабинет изнутри. Сам же, раскрыв окно, вылез наружу. Под окном тянулся широкий карниз. Иван встал на него и прикрыл окно, затем спрыгнул вниз и, как ни в чем не бывало, отправился к своей тайной симпатии Марии Костиной, чтобы сказать: «Пожар!»

В марте 1893 года Московский окружной суд приговорил Федора Юргина к каторжным работам без срока, двадцать лет каторги получил Иван Архипов. В мае 1901-го Юргина застрелил конвоир — при попытке к бегству. Архипову повезло больше: его взяли работать уборщиком в контору. Верный любви к книгам, он сумел организовать небольшую библиотечку, которой пользовались не только каторжане, но и начальники с семейными.

В конце концов Архипов женился на ссыльной, у которой кончился срок. В 1913 году, полностью отбыв наказание, Архипов уехал со своей супругой в ее деревеньку — это где-то в Вологодской губернии. В момент отъезда с каторжного острова у этой пары было четверо детей, которых Иван нежно любил.

Девица Крюгер получила за помощь полиции денежную премию и вскоре стала платным и удачным осведомителем. Зато карьере Саши Бекмана пришел конец. В разгар его тайной сыскной работы он попался на торговле фальшивыми бриллиантами. По иронии судьбы, его разоблачил сын того, кто выводил Сашу «в люди», — Гусаков-младший.

Эффенбах, вспоминая, как Иван Архипов едва не провел полицию, с восхищением повторял:

— Эх, непрост наш человек, особенно если он жулик!

Это мертвящее душу преступление произошло на заре века — в декабре 1900 года. О нем с гневом говорила вся Россия. Люди задавались вопросом: откуда берутся столь жестокие выродки-убийцы? К сожалению, и по сей день никто на этот вопрос не дал вразумительного ответа.

Хирург Бородулин снимал второй этаж приземистого особняка в Хамовниках по соседству с усадьбой автора «Войны и мира» Л.Н. Толстого и пивоваренным заводом. С великим писателем хирург иногда встречался на улице и первым спешил поклониться. Пивоваренный завод регулярно поставлял пациентов. В основном это были рабочие, получившие на своем производстве какую-либо травму. И хотя на заводе был свой хирург, но многие предпочитали посещать Бородулина, почитая в нем великого мастера и наследника Эскулапа.

Но кроме этих двух приятных обстоятельств было и третье. Первый этаж особняка занимал главный пивовар Хамовнического завода по фамилии Кара. Он регулярно и бесплатно снабжал доктора продукцией своего предприятия.

— Это маленькая благодарность за то, что восстанавливаете здоровье моих рабочих, — улыбался Алоиз Осипович.

Порой к доктору подымалась супруга пивовара — сиявшая закатной красотой и удивительно мягкой улыбкой на добром лице Гедвига.

— Мы, милый доктор, будем вам очень признательны, если вы разделите с нами ужин, — просила Гедвига.

Доктор был холостым, и по этой причине он никогда не отказывался от таких предложений.

Семья пивовара (у супругов было трое детей — две дочки и сын) очень нравилась Бородулину. И он, еще не успевший достигнуть тридцатилетнего рубежа, втайне мечтал посвататься к старшей дочери — высокой и с царственной осанкой Марте. Последняя училась в консерватории и брала уроки у молодого талантливого Александра Гольденвейзера.

Так что хирург Бородулин должен был благодарить судьбу за столь приятное соседство.

В тот морозный декабрьский день Бородулин изрядно устал. Он сделал сложную операцию на ноге какому-то слесарю, наступившему на ржавый гвоздь и своевременно к доктору не обратившемуся.

Потом было несколько случайных пациентов, но под вечер пожаловал ломовой извозчик с начинавшейся гангреной правой руки. Это был громадный мужик с лицом, заросшим черной бородой. Он стонал хриплым, простуженным голосом, пока Бородулин чистил ему сильное нагноение. Хирург весь взмок, но операция прошла успешно.

Наталья Шевлякова, прислуга доктора, проводила извозчика вниз по лестнице, помогла надеть ему тяжеленный бараний тулуп. Впустив в прихожую клубы белого морозного воздуха, пациент скрылся в темноте.

Наталья задвинула тяжелую щеколду и облегченно вздохнула: на сегодня прием больных был закончен.

Из квартиры Кары долетали приглушенные звуки фортепьяно. Марта пела знакомый Наталье романс:

Музыку романса написал нередкий гость соседей — красивый, представительный человек по фамилии Рахманинов. Увидав его впервые, Наталья сразу же решила: «Я погибла, я полюбила этого красавца до гроба».

Но как Марта никогда не узнает о любви врача к ней, так и великий композитор даже не вспомнит о застенчивой девушке, ставившей ему на рояль стакан с водою.

Марта перешла на другую мелодию. Послышался веселый смех Гедвиги и ее младшей дочери, тоже названной Гедвигой. Наталья, отбивая дробь на лестнице, заспешила наверх: пришла пора ужина.

…Доктор намазывал себе хлеб медом и пил крепкий чай.

Внезапно внизу раздался какой-то глухой стук, словно упало что-то тяжелое. Доктор отложил книгу, которую читал, и прислушался. Внизу все было тихо. И вдруг в дверь их квартиры кто-то начал стучать и что-то выкрикивать. Едва Наталья сняла запор, как в квартиру влетел сын пивовара — девятнадцатилетний Александр. Жидкие длинные волосы были всклокочены, взгляд лихорадочно блуждал, руки дрожали. Он производил впечатление спятившего с ума. Непонятно для чего Александр поднимал над головой зажженный фонарь. Юноша лепетал что-то невразумительное: