Потом девушки еще долго болтали о всяких мелочах, а когда попрощались, Цзяоцин от души поблагодарила подружку за то, что та нашла время с ней встретиться. Она искренне надеялась, что работница «Фармацевтик инкорпорэйтэд» не поняла, как много личного вкладывала дочь профессора Сяо в свои «экономические» вопросы; ей было даже немного неловко перед приятельницей за собственные «военные хитрости», тем более что она понимала: обычный малознакомый сотрудник компании никогда не стал бы говорить с посторонними о таких вещах, как научные разработки фирмы и ее международные контракты. Не стал бы даже из обычной корпоративной солидарности. Это неписаный закон деловой этики, и чтобы нарушить его, нужны серьезные основания.

Размышляя об этом, Дина уселась за руль своей юркой красной «тойоты» и направилась к отцу. Вокруг Ло, похоже, было слишком много тайн, не просто загадочных, но даже опасных для жизни. Она стала думать об этом, как только выяснилось, что он из России. Криминальная страна, криминальная экономика, и даже наука вот, как выясняется, чревата тем, что выжившего в авиакатастрофе ученого просто «не узнают» его же собственные родные. Там все перевернулось: государство, традиции, отношения между людьми… Прежде чем выдавать информацию Ло, ей захотелось обсудить все с отцом.

Старый профессор работал в своем кабинете. С того дня, как к Ло начала возвращаться память, он старался почаще быть рядом с молодым человеком, чтобы помочь ему. Он видел, что Ло настолько потрясен всем происходящим с ним, что даже перестал заговаривать о том, чтобы уйти из клиники и начать наконец жить отдельно, как и полагается самостоятельному мужчине. Перестал он и проводить много времени с Цзяоцин, которой — Сяо был уверен в этом — тоже наверняка грозила опасность. Доктор видел, что его любимая дочь серьезно увлечена, но никак не мог решить для себя: хорошо это или плохо — то, что сбывается таким причудливым образом предсказание старого монаха?… Профессор верил в Судьбу, но верил также и в то, что мы сами вершим ее, и не собирался сдаваться, если выяснится, что Ло — неподходящая пара для его дочери.

И вот он просматривал последние медицинские журналы, полученные из Европы, делал пометки в своей статье, текст которой высвечивался на мониторе ноутбука. Он готовился выступать на крупной конференции в Париже; работы было очень много, и все-таки отец обрадовался приходу дочери.

— О, ты, которая вся — как полет бабочки над ивой, — пробормотал он почти неслышно строчку из полузабытого стихотворения и отмахнулся от вопроса дочери, что он шепчет себе под нос. А потом встал, спокойно выключил компьютер и налил себе и Дине зеленого чая.

Девушка точно рвалась в бой — ей немедленно нужно было поведать отцу все, что она узнала, испросить совета, разработать план дальнейших действий, — но доктор Сяо несколькими скупыми жестами предложил ей успокоиться и немного помолчать. Он хотел, чтобы она взяла паузу в своих поисках истины, хотел, чтобы ее душа обрела хотя бы подобие равновесия и гармонии. Внимательно глядя на возбужденное лицо дочери, он думал о том, что рано или поздно наступает такой момент, когда отец бессилен полностью помочь детям, укрыть их от бед и напастей, спасти от душевной смуты и телесных страданий. Но в силах отца всегда остается одно: дать разумный совет. И, помолчав над чашкой тончайшего голубого фарфора, убедившись с грустью, что Дина ждет лишь возможности произнести вслух имя своего драгоценного Ло, он наконец позволил дочери говорить.

Но едва она, торопясь и волнуясь, а потому путаясь в своем рассказе, назвала «Фармацевтик инкорпорэйтэд», старый профессор понял, о чем пойдет речь.

— Это очень известная фирма, — задумчиво продолжая пить зеленый чай, медленно произнес он. — Я знаю, что они продают сейчас одно гениальное изобретение. Называется эта штука «металл с памятью», и сведения о его внедрении самые положительные. Бурный успех, колоссальные деньги. Если наш Ло имеет какое-то отношение к этой сделке, если он занимал ведущие позиции в переговорах со стороны России, то становится понятным, почему он так и остался неопознанным: кто-то, вероятно, весьма обрадовался, когда его самолет потерпел аварию.

— Значит, мы почти не продвинулись в своих поисках? — разочарованно протянула Дина. — Если здесь замешаны большие деньги, то разобраться во всем наверняка будет непросто.

— Есть у меня одна идея. Понимаешь, в ожоговом центре по моей просьбе охрана снимала на видеопленку всех посетителей, которые являлись для опознания жертв катастрофы.

— И?… — затаив дыхание, спросила дочь.

— И кассета, разумеется, у меня сохранилась. На всякий случай…

— Но что нам даст, если мы воочию увидим людей, отказавшихся признать Ло, даже если он сам теперь узнает их? Ну, убедимся, что он действительно Антон Житкевич, что он был серьезным ученым… И что? Отправим его назад в Россию? — И в голосе Дины прозвучали ревнивые, горестные нотки женщины, обнаружившей себя вдруг на краю разлуки с любимым.

Ее отец укоризненно покачал головой.

— Не торопись, — еле слышно проговорил он. — Никогда не торопись огорчаться или радоваться, дочь. Эта старая пленка может дать нам шанс прикоснуться к истине, а это уже немало…

Подняв трубку старого телефонного аппарата, доктор Сяо медленно набрал несколько знакомых цифр. Он хотел еще раз проконсультироваться с тем самым психологом, которому доверял: в силах ли Ло перенести сейчас новые потрясения, новые встречи с призраками прошлого? Тот ответил, что пациент достаточно окреп для того, чтобы быть готовым воспринять любую информацию. Его здоровье зависит теперь главным образом от полноты восстановления общей картины минувшей жизни.

— Вы ручаетесь? — Доктор Сяо еще сомневался. Им владело смутное, неосознанное желание уберечь приемного сына от неминуемой боли.

— Парень больше всего страдает не от избытка сведений, а, напротив, от их недостатка, — уверенно ответил консультант. — Любая информация, из которой Ло может узнать что-то о своем прошлом, пойдет ему только на пользу.

Так и вышло. Видеокассета, два года пролежавшая без дела в сейфе профессора, была вставлена в плеер. Ее первыми зрителями оказались Антон Житкевич, доктор Сяо, Дина и специалист по восстановлению памяти.

На экране телевизора перед ними проходили люди, которых Антон никогда не видел. Плачущие, стонущие, утирающие слезы, сжимавшие побелевшие губы — каждый из них приходил сюда с надеждой, и почти все покидали ожоговый центр в страшном, смертельном, последнем разочаровании, не найдя среди выживших тех единственных, кого искали. Антон смотрел на эти лица с недоумением и болью; минувшее снова встало перед ним во всей своей муке, в горечи поражения и с вечным вопросом: «Почему именно я? За что мне это?…» Напряжение его было настолько велико, что он то и дело просил остановить ленту, до рези в глазах вглядываясь в незнакомцев и пытаясь определить, знает ли он их.

И вдруг мелькнуло до боли знакомое лицо. Высокий молодой европеец, отлично владеющий китайским языком, держащийся самоуверенно и спокойно. Его изысканные манеры, казалось, входили в резкий диссонанс со слезами и горем предыдущих персонажей, запечатленных на пленке. Посетитель в дорогом светлом костюме говорил прямо в камеру, он спросил дежурного врача, каковы перспективы того больного, которого им показали последним, каковы его шансы выжить, и если он выживет, то сможет ли когда-нибудь обрести нормальную форму?… Доктор отреагировал уклончиво и попытался ответить вопросом на вопрос: