из Санта-Фе в другие энженьо. Остался только кучер Макарио, который любил свое дело. Сбежали даже кухарки и прислуга. Плантации сахарного тростника в Санта-Фе зарастали бурьяном, потому что Деодато ничего не смыслил ни в полевых работах, ни в выжимке тростника. Только за большую плату удавалось нанять людей для полевых работ. А где взять мастера-сахаровара, рабочих для обслуживания котлов, для очистки патоки? Хозяева Санта-Розы помогли Луле снять небольшой урожай. Судьба невольников Санта-Фе привлекала внимание любопытных, желавших узнать подробности о жизни негров в энженьо.

О зверствах Деодато ходили легенды. Когда коляска капитана Лулы де Оланда направлялась на воскресную мессу, люди сбегались посмотреть на чудовище в праздничном костюме и разодетую семью. Одна из газет в Параибе писала о жестоком обращении с рабами и приводила в пример имения Санта-Фе и Итапуа. Дона Амелия, прочитав статью, расплакалась. Все это волновало хозяев Санта-Фе. Дона Амелия видела, что у мужа портится характер и он становится совсем другим человеком. Куда девались его мечтательность, его нежное отношение к жене! Вероятно, он уже ее не любит, как раньше. Она видела, как нежно относится он к дочери, которая вернулась из ресифского коллежа совсем взрослой девушкой. Ненем была копией отца. От матери она ничего не унаследовала. Дона Амелия находила дочь красивой: белокурая, голубоглазая, с нежной белой кожей. Своей ласковостью и хорошим характером девушка пленяла всех. Когда она приехала домой из монастырского коллежа, отец окружил ее заботами и вниманием, которые Амелия, как мать, считала даже чрезмерными. Ненем была, пожалуй, самой образованной девушкой в округе. В Пилар выезжали они в коляске, дона Амелия видела, с каким обожанием смотрит Лула на сидящую впереди дочь, одетую, как самые знатные дамы. Дона Амелия знала, что многие дурно отзываются о ее муже, видела, как смотрят на них, когда они входят в церковь. При жизни ее отца все было иначе. Тогда их окружали знакомые: дочери судьи, сестры священника, друзья капитана Томаса. Теперь они приезжали в коляске, входили в церковь, а затем выходили и снова садились в коляску. Почему его так не любили? Неужели зависть? Лула был нелюдим, держался особняком, с высокомерием, которого она не одобряла. Во всем виновата его манера держаться. Людям в Пиларе не нравилась его заносчивость. Лула с надменностью рассказывал о своей пернамбукской родне. Амелия старалась не замечать этого. Пусть кичится себе своим происхождением. Стоит ли из-за этого ссориться? Семья для Лулы была священной. Сам он рано лишился отца, видел, сколько страдала его мать, подвергавшаяся политическим преследованиям из-за покойного мужа. У Лулы были все основания говорить о своих родителях с гордостью. В доме для него существовала только дочь. Он всегда подчеркивал, что Ненем похожа на его мать, что большего сходства он никогда не встречал. Она все унаследовала от ресифской семьи, от старых Шаконов, людей, которые умели себя держать в обществе, — не чета здешним неотесанным плантаторам. Дона Амелия не перечила мужу, хотя и улавливала в его словах пренебрежение к ее родным. Почему Лула так ненавидит людей их энженьо? Разве он сам не породнился с семьей ее отца? До сего дня у нее не было с мужем никаких ссор. Она поступала так, как хотел он, безропотно выполняла все, что он требовал. Ненем была его дочерью. Лула был для девочки и отцом и матерью. Вначале Амелия восхищалась этой привязанностью мужа. Он сам все делал для Ненем. Но теперь она видела, что Лула перебарщивает. По-настоящему девушку понимала только мать. Она лучше знала ее нужды, ее желания. Весь смысл жизни для Лулы заключался в Ненем. Когда она находилась в коллеже, он писал ей длинные письма, содержания которых Амелия не знала. Зачем так много писать дочери? Она ничего не говорила мужу, опасаясь его рассердить. Ненем, в свою очередь, тоже часто писала отцу. Иногда Лула читал жене письма дочери, но чаще всего он их ей не показывал. Она спрашивала его:

— Ну как, Лула, что пишет Ненем?

Муж либо отговаривался, либо менял тему разговора. Ненем была такой искренней, такой нежной дочерью. Мать опасалась, как бы отец не испортил ее баловством. Но спорить с мужем дона Амелия не решалась. Она хорошо запомнила ярость Лулы, когда пожаловалась ему на Деодато. Ей было известно, что тот избивает негров без всякой причины, и она пришла к Луле поговорить об этом. Ярость его была безгранична — как будто она восстала против него самого. Амелия видела, сколько горя Лула причинял ее матери, — бедняжка выполняла свои обязанности, как раба. И теперь дочь понимала, что была несправедлива к доне Марикинье. Особенно ее мучило, что мать заболела и умерла как раз после той ссоры с Лулой из-за Ненем. Такая любовь и такая привязанность мужа к дочери не могла идти на пользу воспитанию девушки. Эта мысль не покидала дону Амелию. Негры ушли из энженьо, даже кухарки не захотели остаться. А вот в Санта-Розе они живут по сей день. Негры хорошо относились к старому хозяину энженьо. Если бы отец не умер, все было бы как в Санта-Розе. Дону Амелию мучили мрачные мысли. Лула не любил негров. В день освобождения бедняги, обезумев от радости, собрались перед энженьо. Она испугалась. Управляющий скрылся в каатинге, а Лула принес в гостиную заряженные карабины. Негры пели во дворе вокруг полыхающего костра. Никто не спал в ту ночь. Негритянка Жермана плакала, как маленькая девочка. Пение на мотив коко чем-то напоминало церковные псалмы. Лула запер Ненем в спальне и сел на софу, зажав между ног карабин: он ожидал нападения на каза-гранде. Ночь прошла, занялась заря. Подошли негры из других энженьо. Собрались у дверей каза-гранде, подняли крик. Лула вышел на веранду. И тогда все началось. Среди негров был кабра из Пилара.

— Капитан, мы пришли за Деодато.

Лула в бешенстве закричал, чтобы они убирались ко всем чертям. Кабра дал ему выговориться, но, как только капитан Лула де Оланда стих, сказал:

— Капитан, мы пришли для того, чтобы взять вашего управляющего. Это приказ полицейского инспектора.

— Чей приказ? Чей?

Дона Амелия увидела, как ее муж схватил карабин и прицелился.

— Свора псов, немедленно убирайтесь отсюда, или я буду стрелять!

Негры ушли, понурив головы, и тогда она впервые увидела страшную вещь: ее муж побледнел, подошел к софе и упал, содрогаясь в конвульсиях. Припадок продолжался всего несколько минут, но это были самые ужасные минуты в ее жизни. У рта клокотала белая пена, судороги сводили руки и ноги. Напуганная, она бросилась в соседние