Саймон с сожалением посмотрел на нее.

«Сторм, Сторм! — горько подумал он. — Как же ты все-таки наивна! Главная твоя опасность скрывается не в непроходимых лесах и болотах, что окружают это имение, не в морях под парусом и не в уильямсбергском суде, а здесь, рядом с тобой, в этой комнате!»

— Значит, — произнес он, — ты собираешься всю жизнь мстить всему миру за давнее, давно забытое преступление?

— Я его не забыла! — Сторм сжала кулаки. — И я делаю то, чего от меня требует справедливость, что сделал бы мой отец, будь он жив!

— Ты уверена, что он бы это сделал? — осторожно спросил Саймон. — По твоему рассказу твой отец показался мне благородным, разумным человеком, и он мечтал совсем не об этом. Его желанием было построить дом, жить спокойной жизнью, честным сельским трудом, растить детей — и вырастить их такими же честными тружениками. Он устал драться, устал от беспокойной, неопределенной жизни, рискованных авантюр… Извини, но я не уверен, что твой отец сейчас гордился бы тобой!

Слова Саймона обескуражили Сторм. Отец и в самом деле запомнился ей постаревшим, согбенным человеком, казалось, испытывавшим какой-то страх перед жизнью. Но она считала, что таким его сделали годы и смерть любимой жены… или, может быть, что-то другое?

Она горло подняла голову:

— Конечно, он гордился бы мной!

Но в голосе ее не было прежней уверенности. А вдруг Саймон и впрямь прав? Раньше подобные сомнения просто не приходили ей в голову. Неужели она прожила все свои двадцать два года впустую?

Взгляд Саймона стал мягче. Он понимал, что слова его смутили Сторм. Дотронувшись до ее волос, он поправил упавшую ей на лоб прядь. От этого прикосновения сердце Сторм учащенно забилось.

— Если бы ты была моей, — произнес Саймон, — я не позволил бы тебе жить такой жизнью…

«Если бы ты была моей»… Эти слова прозвучали так, словно были его самым сокровенным желанием. Глаза Саймона подернулись какой-то дымкой, и Сторм не могла оторвать от него взгляда. Ей вдруг захотелось кинуться к нему на грудь, обнять его, забыть все свое прошлое и целиком отдаться настоящему и будущему…

Сторм снова вспомнила сегодняшний эпизод в библиотеке…

И все же она не должна ни о чем его просить! Ей не нужны его подачки!

— Я не твоя, запомни это раз и навсегда! — твердо произнесла она.

Саймон опустил глаза. Казалось, он чувствовал себя уязвленным, и в голосе его прозвучала горечь разочарования:

— Будь уверена, я запомню.

Убрав руку, он поднялся и пошел к двери, и каждый его шаг отдавался болью в сердце Сторм.

В дверях Саймой обернулся, и Сторм вдруг показалось, что сейчас он бросится к ней…

Но он просто смотрел на нее, и в этом взгляде Сторм почудились сожаление и боль…

Затем Саймон молча повернулся и вышел.

Прошло два дня, прежде чем Августа смогла хотя бы отчасти прийти в себя и разобраться в своих чувствах.

Никто, казалось, не заметил перемены, произошедшей с ней. Саймон был слишком занят и все время пропадал в поле, Сторм погрузилась в свои проблемы, а Питер… Питер с тех пор вообще не замечал ее.

Августе казалось, что она сойдет с ума, если хоть кому-нибудь не изольет душу, но во всем доме был лишь один человек, с которым она могла поговорить.

Августа особо не рассчитывала на то, что их гостья по-настоящему проникнется ее горем — Сторм О’Малли, похоже, вовсе не была сентиментальным человеком. Она, конечно же, женщина, но женщина очень своеобразная… Поймет ли? И все-таки, пожалуй, поймет, так как по-своему даже очень неглупа… и, уж во всяком случае, никому не разболтает.

После обеда Сторм обычно сидела в беседке, увитой плющом, устремив неподвижный взгляд на реку. Августа была тактичной хозяйкой и, если чувствовала, что ее гостье хотелось побыть одной, старалась не нарушать ее покой. Но сегодня она решила сделать исключение и надеялась, что Сторм не станет на нее сердиться.

Сторм даже не взглянула на Августу, когда та со своим вышиванием села напротив нее.

— Вы правы, что ушли в беседку, — начала Августа, — здесь, кажется, попрохладнее…

— Жарища, как у дьявола в заднице! — огрызнулась Сторм.

Она сидела, поставив босую ногу на скамью и обхватив колено руками. Плечи ее были открыты, волосы перехвачены на затылке простой черной лентой. Сторм в любой одежде выглядела грациозно, и даже грубость ее выражений не могла испортить этого впечатления. Августа вдруг почувствовала зависть к своей новоявленной подруге.

«Может быть, — думала она, — будь я такой же красивой, такой же смелой, все вышло бы по-другому…»

Августа склонилась над своим вышиванием, в то время как Сторм продолжала смотреть на реку. Воцарилось долгое молчание. Наконец, Сторм рассеянно произнесла:

— Не так уж много кораблей здесь останавливается. А ведь такое большое имение…

Августа, погруженная в свои невеселые мысли, не сразу поняла слова Сторм.

— Просто сейчас не сезон, — уточнила она. — Самое оживленное время, как правило, осенью и весной. Впрочем, Саймон, кажется, говорил, что собирается отправить на рынок баржу с табаком еще до осени, пока цены на него не упали… Может, вам что-то нужно? Послать письмо в город, например?

Сторм как-то странно покосилась на нее, но что выражал этот взгляд, Августа так и не поняла. Снова тишина. Не в силах больше сдерживаться, она произнесла:

— Простите, что прерываю ваш покой, но мне просто не с кем больше поделиться… Саймону я не могу ничего рассказать — он не поймет, и… и я не уверена, что он не разозлится, если узнает…

Сторм подняла на нее глаза. Видеть Августу в отчаянии ей было непривычно, но еще больше заинтересовало ее упоминание о Саймоне.

— Узнает о чем? — спросила она.

— Обо мне… и Питере, — прошептала Августа почти неслышно. — Ах, Сторм, я люблю его… и он любит меня. Я просто не знаю, что мне делать?..

— Вот как? — Сторм разочарованно пожала плечами. — Но в чем же здесь проблема, не понимаю?

— Если б вы… если б ты знала, как я его люблю! — В глазах Августы стояло отчаяние. — Я не могу жить без него!

Сторм в ответ пробурчала нечто невразумительное. Особого сочувствия к Августе она не испытывала, но что она знала о тайнах женского сердца? Она никогда не общалась всерьез с женщинами…

— Если от этой любви столько хлопот, — произнесла она наконец, — так разлюби его, и все дела!

— По как я могу разлюбить его? — Лицо Августы, за минуту до того заплаканное, вдруг просияло каким-то волшебным светом. — Любовь — это самое прекрасное, что только есть на свете! Я становлюсь счастливой уже оттого, что вижу его, слышу его голос… Как странно! Раньше я никогда не понимала этого. Питер так смотрит на меня, словно я — самая красивая женщина в Америке. И от этого взгляда я действительно начинаю чувствовать себя красивой…