– И он испугался?

– Он соизволил пересмотреть свое отношение ко мне, дабы не испортить отношений с королевой. Кому он будет нужен со своими куклами и протезами, если останется без такого покровительства? К тому же он был мне должен за помощь с настройкой артефактов.

– Ну а как же его кошачья болезнь?

– Оказывается, если очень постараться, можно придумать, как от нее избавиться, хотя бы на время. А Лепорелло очень старался! Примерно час у него ушел на то, чтобы с помощью магии защитить свой нос и глаза. Перестав чихать, лить слезы и задыхаться, он стал куда сговорчивее – все-таки азарт ученого превозмогает все напасти. Ему самому было интересно поработать с шерстинками и снабдить их нужным воздействием. Правда, в итоге он провозился всю ночь и половину следующего дня.

– Он догадался, для чего тебе такой хитрый способ приворота?

– Даже если и догадался – виду не показал и лишних вопросов не задал. Не стал рисковать.

Гвидо помолчал.

– Дружище, а почему же ты не обратился за помощью ко мне? – наконец с толикой обиды в голосе произнес он.

– Мне неловко, старый друг. Заряженные тобою амулеты уже не раз спасали меня. Просить тебя о большем? Нет уж, уволь.

– Этьен дю Плесси, барон де Бреку, я скажу тебе об этом только раз, – серьезным тоном проговорил Гвидо. – Зарядить пару побрякушек – не бог весть какой труд. И в тот момент, когда они будут спасать тебя, сам я могу попивать анжуйское, или щупать девок, или бродить в таких странных мирах, о которых ты пока даже не догадываешься. А в тот момент, когда спасать меня бросился ты… Посмертие, возможно, не то же самое, что жизнь. Но оно, я уверен, дорого тебе. Быть может, оно – то единственно дорогое, что осталось у тебя. И ты готов был перестать существовать, лишь бы не дать погибнуть мне. Не станешь же ты спорить, что это вполне достаточный повод, чтобы я до конца своих дней чувствовал себя обязанным?

– Ты ничего мне не должен! – встрепенулся вампир.

– Это ты так считаешь. Оставь мне право, старина, считать иначе. И посему, если ты не хочешь нанести мне обиду, в другой раз обязательно обратись ко мне. Если я не сумею помочь – вот тогда и пойдешь к своему флорентийскому гномику.

Барон усмехнулся: ну да, как же! Если Высший Темный не сумеет помочь! Вместо ответа де Бреку прижал руку к месту, где когда-то билось сердце, и склонил голову, выразив тем самым свою глубокую признательность другу.

– Ладно, – ворчливо проговорил человек в камине, – чем хоть вы этого Вильерса угостили?

– «Вожделением савояра», – ответил барон.

– Ох, не люблю я савойских заклинаний! Маги в Савойе еще хуже, чем вино! Правда, этот приворот – не из худших, его почти невозможно учуять со стороны. Что ж, с интересом посмотрю, как эта история будет развиваться и чем закончится…

Вечером второго июня маленькая принцесса, а точнее – без пяти минут королева Англии (во всяком случае, Людовик XIII распорядился, чтобы отныне его пятнадцатилетней сестре оказывались королевские почести), отправилась в путь. К кортежу, сопровождавшему карету, украшенную красным бархатом с золотой вышивкой, присоединился буквально весь Париж – парижанам еще в стародавние времена была дана привилегия провожать в дальний путь членов королевской семьи. Вереница всадников, карет и пеших горожан растянулась на целое лье! Примерно на полпути к бенедиктинскому аббатству Сен-Дени, усыпальнице французских монархов, жители Парижа уступили место королевскому эскорту.

Людовик, измученный болезнью и постоянными кровопусканиями, несмотря на уговоры врачей, приложил по-настоящему титанические усилия, чтобы выразить напоследок всю свою любовь, нежность и тревогу за младшую сестру. Он даже пересел к ней в карету, чтобы провести рядом с Генриеттой побольше времени, хотя все видели, как бледный и изможденный король, заикавшийся в тот день еще больше обычного, буквально пошатывается на ходу. Однако его улыбка была не вымученной, а ободряющей, он старался от всей души, проявляя невиданную доселе в отношении кого-либо другого заботу. Все знали, как сильно брат любит сестру, но никто и представить не мог, что слабый, болезненный, самолюбивый Людовик способен презреть собственное драгоценное самочувствие ради того, чтобы достойно проводить Генриетту.

Впрочем, «никто» – это очень сильно сказано. Были и такие, кто не сомневался, что в нужный момент король сумеет взять себя в руки и проявит свой настоящий, стальной характер, который он уже не раз демонстрировал, принимая важные решения. Среди таких, кто верил в короля, пусть тот и являлся большую часть своей жизни марионеткой то в одних, то в других, то в третьих руках, был и де Бреку. Он не сомневался, что Людовик проводит Генриетту до самой Булони. Если, конечно, болезнь не вынудит его вернуться. И вот как раз таки по поводу болезни у барона возникали вопросы.

Накануне, получая перед долгой поездкой наставления от Ришелье, де Бреку попросил перечислить, кто будет сопровождать принцессу до порта и кто войдет в ее свиту в путешествии на остров. К величайшей досаде кардинала, чета де Шеврез была приравнена к официальным послам и, как следствие, должна была находиться в составе королевского эскорта наравне с Людовиком и Анной Австрийской. Впрочем, тот факт, что Шеврезы уплывут в Англию вместе с Генриеттой, не мог его не радовать. «А банкирша?» – мимоходом задал барон головокружительно рискованный вопрос. «Разумеется, она тоже едет, – даже не заметив напряжения в интонациях де Бреку и вопиющей вольности по отношению к августейшей особе, ответил кардинал. – И более того: по протоколу королева-мать будет сопровождать свою дочь до Лондона».

Вампира передернуло. Значит, Гвидо оказался прав: банкиршей королева Анна называла в переписке с де Шеврез Марию Медичи. Да неужели же, неужели молодая испанка задумала убийство своего мужа, короля Франции?!

Людовик никогда не отличался отменным здоровьем, хандра и болезненная слабость сопровождали его всюду, если только речь не шла об охоте и балете. Но то, что творилось с ним с начала мая, с обручения его сестры, не шло ни в какое сравнение с обычными недомоганиями. Это была не ипохондрия, он и в самом деле буквально таял на глазах. И у де Бреку было ровно три версии, кто бы мог за этим стоять (если, конечно, исключить естественные причины болезни).

Итак, первым виновником барон мог бы назвать Ришелье. Тот затеял игру, и де Бреку лично помог обустроить все так, чтобы Бэкингем влюбился в Анну. Но влюбился – это совсем не то же самое, что скомпрометировал. Для того чтобы позорящая честное имя королевы страсть стала заметна и развилась в бурный роман, требовалось не только время, но и свобода маневра. Анна в Лувре – всегда под присмотром; Людовик не любит ее, но он чрезвычайно ревнив. Как же устроить, чтобы будущие любовники выпали из поля зрения короля и его клевретов? Да очень просто: заставить Людовика из-за плохого самочувствия отказаться от сопровождения Генриетты-Марии в Булонь. Тогда у Бэкингема будет несколько дней на соблазнение испанки. То есть затяжное недомогание короля в первую очередь выгодно Ришелье.