комнату пробрался червесос. Воспитательница об этом узнала, потому что Орион стоял в углу и смеялся. Она спросила, что случилось, и он поднял червя обеими руками и показал нам. Эта тварь металась, щелкала зубами и пыталась его цапнуть. Мы завизжали, а он дернулся и случайно разорвал червя пополам, и нас всех забрызгало кишками.

Я невольно поморщилась. Хлоя тоже.

– В десять лет он дежурил у ворот. Не потому, что ему это поручали – просто Орион так развлекался. Он единственный ребенок магистры Рис, и она постоянно таскала его на детские праздники, заставляя заводить друзей, а он при первой возможности удирал, шел к воротам и колошматил злыдней. Он… ненормальный.

Я невольно рассмеялась. Либо так – либо дать ей пощечину.

– А вы говорили, что у него негативная аура? – язвительно спросила я.

– Я ничего плохого не имею в виду, – сдержанно ответила Хлоя. – Думаешь, мы не старались его полюбить? Я сама выжила только благодаря Ориону! Когда мне было девять лет, в городе случилось нашествие кислотных мух. Ерунда, да? – спросила она самоуничижительным тоном, словно ей было стыдно жаловаться на такие пустяки. – Ребятам постарше пришлось сидеть дома, пока совет решал, что делать. Но мухи не беспокоили тех, кому еще не исполнилось одиннадцати. Я играла на площадке, недалеко от ворот, когда у меня случился выброс маны.

Я читала про это в бодрой книжечке «Когда твоя мана растет», которую мне подсунула мама, но сама ничего подобного не испытывала. Способность удерживать ману действительно растет у большинства из нас скачками. Обычно внезапных приливов маны в тех случаях, когда ее недостает до полного объема, не бывает. Хлоя, как вы понимаете, оказалась в другой ситуации.

– Я играла под горкой, – она изобразила руками замкнутое пространство, – вместе с подружками. Заурядов поблизости не было. И мухи, целый рой, накинулись на меня. Они начали прогрызать щит, который сделала мне мама. Их было столько… – Хлоя замолчала и сглотнула. – Подружки закричали и убежали. А я просто замерла. Казалось, мана вытекает у меня из носа, изо рта, из ушей. Я забыла все заклинания. До сих пор иногда вижу это в кошмарах…

Я ей охотно поверила. Хлоя бессознательно обхватила плечи руками и ссутулилась.

– Орион как раз проходил мимо – он ни с кем не играл, просто пинал камешки. Он подбежал и сжег всех мух. Я подумала тогда, что он самый прекрасный человек на свете.

Я отчаянно старалась призвать гнев, но это было нелегко. Я не хотела сочувствовать Хлое. Однажды, когда я была маленькой, стая кислотных мух наведалась в коммуну, и маме пришлось целые сутки сидеть, держа меня на коленях, и не умолкая петь, пока они не сдались и не полетели дальше, и если бы она потеряла голос, мы бы обе погибли. На страже Хлои стоял анклав, ее накрывал щит, полный силы, и наверняка, если бы Орион не пришел ей на выручку, немедленно прибежал бы кто-нибудь из взрослых. Это была досадная неприятность, а вовсе не первая из тысячи бед. Но… невольно я все-таки сочувствовала девятилетней девочке, из которой выплескивалась мана, а вокруг клубились ядовитые мухи, и она чувствовала, как они пытаются пробиться сквозь щит к ее плоти… Точно так же я сама сжималась от страха, слыша, как цапун скребется на пороге юрты.

Но, к счастью, Хлоя спешно сменила тему:

– После этого я несколько месяцев хвостом ходила за Орионом – пыталась с ним подружиться, предлагала поиграть вместе. Он всегда отказывался, если только мама его не заставляла. И дело не в том, что я ему не нравилась. Мы все старались его расшевелить. Иногда родители нам даже велели – но, честное слово, мы не подлизывались к будущей Госпоже, ничего такого. Мы старались только ради Ориона. Мы знали, что он необыкновенный, мы все были ему благодарны. Но он нас даже не замечал. Не презирал, не задирал нос, не грубил – просто… ни на кого не обращал внимания. До сих пор Ориона не интересовал ни один человек. – Она помахала передо мной рукой и продолжила с искренним удивлением: – И вот он разговаривает с тобой – и даже находит поводы встречаться. Однажды он помогает тебе починить дверь, потом решает, что ты малефицер, потом снова помогает, потому что ты пострадала. Он сидит с тобой за обедом, даже ходит в библиотеку, когда ты его зовешь. Знаешь, сколько раз я приглашала Ориона в библиотеку? Он сходил с нами дважды, в самом начале младшего класса, – и все! Говорят, вы вместе дежурили! Так что да, мы волнуемся. Мы спорили не о том, давать тебе место в анклаве или нет. Если Ориону наконец кто-то понравился, анклав не станет сомневаться ни минуты. Мы спорили лишь, не малефицер ли ты, который причиняет ему вред.

Она кончила свой панегирик и с вызовом взглянула на меня, словно ждала, что я начну кричать и ругаться, но я, как всегда, ее разочаровала. Я была переполнена… чем-то. Не гневом. Да, я разозлилась на Магнуса, когда подумала, что он пытается убить меня, чтобы удержать в анклаве стратегически ценного Ориона – гнусная, полная себялюбия идея. О, как я наслаждалась приятным, жарким праведным гневом, моим любимым наркотиком… я чуть не доигралась до убийства. Мое нынешнее ощущение по сравнению с этим гневом казалось мутным, как грязь; оно было каким-то уставшим.

Я давно догадалась, что Орион искал человека, который не обращался бы с ним как с наследным принцем, – я только не понимала почему. Теперь я поняла – и от осознания правды у меня даже разболелся живот. Хлоя, Магнус, остальные ньюйоркцы – все они сочинили историю о супергерое, убийце чудовищ, который только и мечтает спасать других и совершенно не думает о собственном счастье. Они выдумали это, потому что страстно хотели, чтобы так оно и было. Конечно, они охотно баловали Ориона, льстили ему, в уплату отдавая все самое лучшее, – почему бы нет: они богаты, им есть чем поделиться. Они бы охотно пригласили в анклав меня, как и любую другую случайную девушку, которой Орион хотя бы улыбнулся; они, возможно, приняли бы и Луизу – только потому, что он ее пожалел. Это недорого стоило.

Им так же отчаянно хотелось удержать Ориона, как жителям нашей коммуны – избавиться от меня. Он угодил в ту же паршивую ситуацию, что и я, только наоборот. Орион изо всех сил пытался соответствовать чужим ожиданиям; он вписывался в прекрасную историю, которую про него сочинили, и послушно смотрел