в каждый уголок тела.

Не сдался, перевернулся на живот, пытаясь встать. В брюшную область прилетел носок кованого сапога, выбил остатки дыхания. Плохо.

Почувствовал во рту привкус крови, перед глазами плыло.

— Что ты сделал тогда там, с моими бойцами? Я слышал их последние крики…

Поднял меня за шкирку, словно нашкодившего котенка, поправился.

— Их последние визги. Мне стоило догадаться, что Шарлинн питает к тебе любовь не только из-за своей безмозглой задумки. Что внутри тебя, pistola diavola? Ну, не стесняйся, покажи мне его.

Фамильная реликвия легла в руку, я сдавил рукоять. Трижды выстрелил — пули злыми осами впивались в тугую плоть, отскакивали расплющенными плошками. Вит зарычал: моя выходка пришлась ему не по вкусу. Гигантская ладонь сжала что проекцию, что мою руку. Смердящая дешевым куревом рожа оказалась у моего лица.

— Ну же, не стесняйся, стреляй. Давай посмотрим, что будет.

Боль и ненависть клекотом собрались воедино. Сквозь проступившие слезы сдавил спусковой крюк.

Взрыв. Волна швырнула меня, словно клок бумаги, вырвала из могучей хватки. Пыль вздыбилась столбом, затрещали деревянные перекрытия.

Надо вставать. Как бы ни было больно — вставать. Облокотился на тумбочку общего коридора, вглядываясь в рассеивающийся дым

— Figlio di puttana. — На лице чародея бушевало удивление вперемешку со злобой.

Могучую ладонь пробило насквозь. Сломанные пальцы неестественно торчали в стороны, меж ними бежала густая кровь. На щеках и лице красовались три проступивших синяка — не так уж и неуязвим этот человек-машина. Но все еще грозен. Изодранный в клочья рукав, бешеная ухмылка на лице.

— Я не чувствовал боль около тридцати лет. Нет, ты точно не jabroni. Ты corpo morto…

Уцелевшей рукой он сплетал слова в заклинание. Словно стрела, магический захват метнулся к моей шее.

Я стрелял по наитию. Фамильный револьвер ухнул, сбивая чародейский снаряд, оборачивая его в пыль.

Вит оказался свиреп, словно вепрь. Неудачи рвались из него яростным ревом. Второе заклинание промахом прошло у меня над головой. Рот обратился широко разинутой пастью, магический снаряд плевком огня вырвался из луженой глотки.

Я пригнулся и, минуя боль в коленях, выпрямился, ударом въехав почти в стальную скулу. Бесполезно, он даже не почувствовал. В ответ великан бил размашисто и наотмашь.

— Мальчишка! Cucciolo!

Навис надо мной, словно танк. Занес ногу, метя в голову. Я выждал момент, откатился — сапог мерзавца проломил пол. Бронечародей застрял. Рассмеялся.

— Пес, ты хитер. Pistola diavola.

Проекция фамильной реликвии растаяла в моих руках, оставив почти голым. На глаза попался выпавший из рук великана пистолет. Сойдет!

Он проследил за моим взглядом, рассмеялся. Рывком высвободил ногу, хрустнул шеей.

— Этой игрушкой можно лишь пощекотать, uomo. Ты ружемант способный. Но два таких выстрела подряд не под силу даже тебе.

Он прав. Шкала «особенности» обнулилась целиком. Теперь — сам по себе.

— За что ты сражаешься, uomo?

— А ты?

Великан развел руками. Искалеченная ладонь смотрелась жутко.

— Всего лишь хочу воздать должное справедливости. Ты же убил ту суку, что предала вас. Я явился за тем же!

Бросился на меня, я выстрелил. Пуля врезалась в глазное яблоко, великан ухнул, прикрыв лицо ладонью, тяжко споткнулся, грохнувшись на пол. Вскочил озлобленным быком, поврежденный глаз покраснел.

— Чему ты противишься, uomo? Моя личная месть тебя не касается! Не касается ни одной из тех, кто здесь. Разве ты не видишь? Шарлинн ставила вас лицом к лицу с моими машинами, опасаясь неотвратимого. Страшась возмездия.

Бэтмен из него был так себе.

Попытался сдавить меня в объятиях. Я вынырнул из его хватки. Пуля ударила по мерзким желтым зубам.

— Даже тех, по кому ударила артиллерия? Кого похоронило под завалами?

— Они сами встали на моем пути! Сопутствующий урон, ragazzo!

— Ты хочешь увести каждую из них в плен!

Огромный кулак с силой врезался в стену рядом со мной. Крошево осколками оцарапало лоб. Оскалившийся Скарлуччи был страшен.

— Я дам им лучшую жизнь, чем здесь! Что ты видел, щенок? Кто тебе такая Шарлинн, чтобы вставать у меня на пути? Каждая из сучек на улице в плену получит дом, еду, мужика! Не будет знать нужды, если станет хорошей вещью!

— Вещью? Ты хочешь отобрать у них свободу?

— Единственная свобода, которую дает им твоя страна, — свободу умирать! Свободу быть принесенной в жертву большому режиму! Царенат даст каждому из вас yfcnjzoe. свободу…

Желание врезать поганцу усилилось. Револьвер клацнул пустой каморой. Когда в нем успели закончиться патроны? Нырнул в сторону, но поздно. Вит скрутил меня, словно мальчишку. Стальные пудовые кулаки ударили в спину, норовя выбить дух.

— Ты uomo, мальчик. Но, в отличие от сучек, быть uomo значит не только заслужить уважение врагов. Быть uomo — получать от них сполна за проявленную дерзость!

Его коленом можно было крошить многоэтажки.

Он пробил мной бетонную стену, а я понял, что уже не смогу встать. Внутри хрустело, каждое движение отдавалось болью.

Внутренний глас мрачно велел мужаться. Ко мне шагала смерть…

* * *

В лицо брызнули. Поперхнулся, зашелся больно отдающим в груди кашлем.

Вит сжимал в руках бутыль с водой. Вспомнились пытки в Сирии: тот плен долго возвращался ко мне в кошмарах. Вода, тряпица, что там должно быть еще?

При Скарлуччи было лишь первое. Заметив, что я открыл глаза, он поднялся во весь немалый рост, выпрямился.

— Пришел в себя, uomo?

Разве что на один глаз. Второй не открывался.

Страх плел байки о всяком. Что покалеченный маг воздал сторицей за каждый палец. И будет чудом, если смогу теперь когда-нибудь двигать конечностями.

Не поддавался, но пошевелить ни рукой, ни ногой так и не получилось. Магические захваты, чтоб их…

— Давай-давай, взгляни на прекрасный рассвет. Там, куда ты вскоре отправишься, солнышко не встает.

Удивляюсь, почему еще жив. Скарлуччи прочел вопрос на моем лице, поспешил ответить.

— Я стоял над тобой поверженным, uomo. Мне хотелось растоптать твое лицо и притащить каждую сучку посмотреть на то, что от тебя осталось. Не знаю, что ты такого сделал, но они видели в тебе спасение. И сломались лишь тогда, когда я показал им твою пушку.

Еганый театрал. Терпеть таких не могу.

Вит выдохнул, сделал несколько шагов в сторону. Нечто бесформенное жидким плюхнулось мне под ноги. В голове крутились мысли, что я знаю, кто лежит передо мной.

Потомок легионеров кивнул.

— Полюбуйся на то, что ты столь отважно защищал, soldato. Я хотел бы, чтобы она была во плоти, но если она восстановится, мне придется несладко. Ты и без того подпортил мне шкуру. Молодец. Uomo.

Бейка булькала и пузырилась.

— Мне подумалось, что ты заслужил видеть, как все, что ты столь отчаянно защищал, рушится. Как я растопчу остатки этой гнили, прежде чем привезу их на родину. И спущу в унитаз.

Реакции он не дождался.

— Не будет криков «я убью тебя»? «отпусти ее, мразь» или «иди к черту»? Ты точно в сознании, парень?

Улыбнулся сквозь боль и разбитые губы, посмотрел ему прямо в лицо. Ухмылялся, но молчал. Мне ни к чему слова угроз и страшных обещаний. Я делаю, а не размениваюсь на болтовню. Хотел ему сказать, но сейчас прозвучало бы жалко.

— Разочаровываешь, uomo. Я хотел увидеть твою ярость, а вместо этого вижу потухший огонь в глазах. Ты так старался, а я все испортил. Чувствуешь обиду?

Чувствовал. Обидно, что зарядил ему тогда в руку, не в голову.

Магическая хватка ослабла, давая свободу. Сукин сын. Издевается. Хочет посмотреть, что буду делать. Брошусь беспомощным мальчишкой в самоубийственной атаке? Позорно побегу прочь? В обоих случаях сразу же прикончит.

На нас смотрят. Десятки устремленных на нас глаз заметил только теперь. Ублюдок притащил сюда всех.

Белка, Уно, Сано, Ната… По-прежнему не видел Айки.

Правду сказал: они все видели во мне надежду. Шагоходы держали девчат на прицеле. Стоит им дернуться, как расстреляют. Интересно, что будет, если внезапно нагрянет пресловутое, запрошенное вчерашней ночью подкрепление? Хорошо было об этом мечтать, но не успеют.

Мысли в голове путались, не давали сосредоточиться. Зачем-то вспоминалась драка на сборочном пункте, цвет сосков Белки, споткнувшаяся, случайно поймавшая ружеклятье Хроми.

Растаявшее заклинание… Будущее спасение робкой мыслишкой пробивалось сквозь остальные.

Что бы я сейчас