— Возможно… в этом есть доля правды. Но я разберусь во всем самостоятельно. Мне больше интересно, почему тебя не любят выходцы из радиоактивных областей, — вздыхает. — Не отвечай, у меня и так голова забита. Во имя пяти, через месяц в российском кластере наступит анархия. Исталы совсем запустили подконтрольные им территории. Ладно… Мальчик, отвечай, живо. Ты будешь сотрудничать по-хорошему или по-плохому? Давай договоримся до того, как тебя убьют.

— Мальчик согласен. Пусть будет по-хорошему. Кстати, а Патрик находится в этом доме?

— Да, он тут. А что?

Осматриваюсь, замечаю у стены вычурную батарею центрального отопления, довольно улыбаюсь, перевожу взгляд на старуху, смеющую называть меня мальчиком.

Достаю из хрустальной чашки чайную ложку. Медленно встаю. Пиджачники делают шаг навстречу мне. Они что, думают, что я наброшусь на них с чайной ложкой? Кто же вообще со столовыми приборами набрасывается на людей? Ерунда какая-то.

Не обращаю внимания на пиджачников, разворачиваюсь, иду к стене, оглядываю роспись на батарее.

— Вы должно быть еще не в курсе, леди Эдвайс, — говорю, не оборачиваясь. — Но я не прощаю попытки надавить на меня через моих людей. Неважно, кто они: подчиненные, слуги, домашний пёсик. А уж тем более… супруга. Что вы сделали с Аннетой Гвидиче?

— То, что тебя не должно касаться. Она член моего клана. Ты лишь мал…

Перекусываю зубочистку пополам, перебиваю:

— Тихо, леди Эдвайс… послушайте… это звуки моего ответа…

Постукиваю чайной ложкой по батарее. Хм, не то. Это тяжелее, чем казалось. Стучу сильнее. Чаще. Ага, вот нужный ритм… Его услышат те, кто отдыхает в тихом и уединенном месте, восстанавливаясь после тяжелых травм…

Т-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т…

Гулкий звук проносится по всему имению. Леди Эдвайс прислушивается, фыркает:

— Так, хватит с меня этого цир…

— А-а-а-а-а-а-а!!! — дикий визг Патрика где-то за тремя стенами имения, наверное, слышат за километр вокруг него.

Разворачиваюсь, выплевываю обрубки зубочистки. Наконец-то я вижу ужас в этих надменных глазах.

Старая человеческая карга. Знай своё место.

Патрик орет без остановки. Я это слышу отчетливее остальных. Пиджачник реагирует молниеносно, оказывается за спиной. Скоростник.

— Не советую, — только успеваю сказать я.

Меня скручивают по рукам и ногам. Да так, что кости скрипят. Еще и силовик.

— Ну как знаешь, — вздыхаю я, уткнувшись лицом в пол. — Скоро ваш любимый наследник превратится в овощ.

Крики становятся громче.

Ну, это не совсем правда, конечно. Но знать им этого пока не положено.

Леди Эдвайс кричит на вломившихся людей:

— Кто-нибудь проверьте Патрика! Живо!

Трое молчаливых пиджачников остаются в комнате, окружают меня. Остальные несутся в разные стороны.

Побледневшая леди Эдвайс выговаривает трясущимися губами:

— Что… ты сделал?

— Пробудил заложенный страх, — слегка улыбаюсь я полу. — Такой сильный, что грани рассудка Патрика могут долго и не выдержать. Все мы понимаем, как работают такие вещи, верно? — с трудом изгибаю шею, смотрю на леди Эдвайс, широко улыбаюсь. Да, они точно знают. — Процесс может стать необратимым. Только я знаю, как остановить запущенный механизм в голове вашего любимого сыночка.

Обожаю блеф. Такие методы влияния на разум и правда существуют, но они очень тяжелые — нужно долго окучивать жертву. А потом в нужный момент послать сигнал навроде звона колокольчика или особой фразы. И тогда жертва сходит с ума. От страха, боли, эйфории… И только тот, кто заложил в жертву этого ментального паразита знает, как это остановить. Другие могут не успеть во всем разобраться и помочь — разум долго не выдержит.

Но сейчас все проще, чем кажется. Я ничего не активировал, как хочу показать. А просто… напомнил Патрику. Напомнил ему об ужасе, который он теперь испытывает перед пауками.

Пиджачник сильнее сжимает мне руки:

— Что прикажете, леди Эдвайс?

Глаза старой леди блестят, она смотрит на него, на меня:

— Он мой единственный наследник.

Карга тянет время? Уверен, что Патриком уже занимаются. Пока они не понимают, что происходит, но скоро это изменится.

Отвечаю холодно и серьезно:

— Сочувствую вашему горю. Но так уж получается, что и Аннета — моя единственная супруга. Вот теперь мы точно пришли к взаимопониманию.

Недолгая тишина. В такой позе мне трудно различить выражения лица присутствующих.

Ледяной голос леди Эдвайс:

— Отпустить его. Привести девочку. Вышли все вон!

Хватка ослабевает, и я не спеша встаю, отряхиваюсь. Удивленно замечаю, как быстро из комнаты свалили пиджачники. Остались только мы вдвоём.

Отлично. Пока все идет по плану. А, точно. Вспомнил. Есть в этом мире такое слово — триггер. Это что-то вроде сигнала действовать. Так вот триггер для Патрика — именно звуки, похожие на «походку» паукообразных. Не обязательно повторять звук один в один. Главное, чтобы разум заметил и провел аналогию. И вот Патрик и вспомнил где-то в другом конце имения — в своей теплой койке, как пережевывал пауков, как они ползали по его телу. Вспомнил так хорошо, будто переживает заново те события в Яме.

Подбираю ложку, сажусь за стол и… перемешиваю сахар в фарфоровой чашке, добавляю сливок. Леди Эдвайс наблюдает за мной взглядом, в котором читается… беспомощность.

В помещение приводят Аннету. Вижу, как леди Эдвайс намеревается что-то сказать пиджачникам на пороге.

— Прошу тишины, — не даю сказать, многозначительно постукиваю ложкой по чашке. — Все вышли вон. Останешься только ты, — киваю на Аннету, — и вы, — на леди Эдвайс.

Леди Эдвайс сверлит меня ненавидящим взглядом, но все-таки кивает пиджачникам, и те выходят.

— Аннет, закрой, пожалуйста, дверь.

Девушка вздрагивает, будто проснувшись, слушается. Замок щелкает. Так себе мера безопасности, но лучше что-то, чем ничего.

У меня есть еще минут пять-десять до того, как «разумники» семьи Эдвайс поймут, что происходит с Патриком. Сейчас он беснуется в своей комнате и к нему просто-напросто тяжело подступиться. А в его разуме творится хаос. Но когда он успокоится, то в его мозги сразу же залезут и всё поймут…

Леди Эдвайс не только хладнокровная глава семьи. В первую очередь она мать единственного наследника, поэтому сейчас готова на все, лишь бы я не навредил ее сыночку. Это слабые места самых сильных существ даже в Варгоне. Альвы, способные зачать ребенка раз в сто лет, через пять сотен лет потеряют хватку и хладнокровие, если им пригрозить единственным ребенком. А с этой каргой все понятно. Родить после шестидесяти для человека — это не скуумой нанюхаться. Это почти отчаянный шаг.