– Да заткнись ты, – оборвал его сержант, – вон твой промысел Божий уже перхает стоит и мокрый весь, и с нами тоже будет такое. Надо уходить отсюда.

Солдаты снова загалдели.

– Тихо, – снова заорал Волков, все замолчали, а он оглядел людей и произнёс, – завтра все идём ломать стену, сломаем и пройдём в цитадель, заберём мощи и пойдём домой.

– Да мы это уже слышали, заберём мощи, заберём мощи, мы тут сами скоро мощами станем, – крикнул один из солдат, и все остальные тут же его поддержали.

– Да тихо вы, – снова рявкнул Волков, – если завтра мощи не возьмём, пойдёте домой. Контракт, буду считать, вы исполнили.

Теперь все молчали, видимо, такой расклад всех устраивал. Кроме одного человека.

– А я? – Спросил молодой солдат в мокрой рубахе. – А меня бросите тут?

Волков не знал, что ответить. И ни кто не знал, все молчали, все понимали, что, будь среди них хоть один человек с таким видом, из города их рыцарь фон Пиллен не выпустит. И тут заговорил брат Семион:

– Как звать тебя, сын мой?

– Томасом кличут, святой отец, – ответил молодой солдат и покашлял.

– Я останусь с тобой, сын мой, коли Господь даст тебе лёгкую болезнь, то выйдем из города через пять дней, а коли решит послать тебе испытание чумой, то приму твою исповедь, причащу и отпущу грехи, чтобы стоял ты пред очами святого Перта чист и светел.

– Спасибо, святой отец, – сказал молодой солдат и зарыдал, – спаси вас Господь.

– Сержант, – сказал Волков, – выдай солдату еды и вина на пару дней.

Сержант стал выдавать бедолаге положенное, а все остальные наблюдали за этим в тягостном молчании. Молодой солдат стоял рядом с отцом Семионом, и слушал его, и больше не рыдал, а только кашлял и кашлял тихонько.

Когда он, наконец, ушёл на улицу в темноту, кавалер сказал:

– Все, кто рядом с ним был сидел, стоял, умойтесь уксусом и пропиликайте рот сарацинской водой.

И ни кто на этот раз к его словам не отнёсся легкомысленно, все пошли мыться и отец Семион с ними.

Глава 12.

Ему нужна была Агнес, только её маленькие, с детства натруженные, руки могли избавить его от боли. Слишком много он прыгал на больной ноге днём, что бы ночью спать спокойно. Солдаты помылись и затихли, Роха с мальчишками нёс караул, было тихо и тепло, только и спать, а ему досаждала боль в ноге. До рассвета он почти так и не заснул. А на рассвете кавалер поднял всех. Это был последний их день в городе. Он так обещал людям. И поэтому за этот последний день ему нужно было успеть сделать то, зачем он сюда явился.

– Вставайте, лентяи, – орал он, едва солнце показалось из-за крыш,– сегодня главный день. Вставайте, если хотите завтра отсюда выбраться.

Люди послушно вставали, начиналась обычная утренняя суета военного лагеря. А Волков сел есть, ел он много, но не потому, что хотел, а потому, что нужно. Вместе со сном боль в ноге отогнала и аппетит. Ел и думал, что скажет жирному епископу из города Вильбурга, когда не сможет привезти ему мощи. А сказать-то было нечего, кроме оправданий типа: чума, дезертиры, еретики, дурак Брюнхвальд, засевший в цитадели. Да, причин для оправданий была куча, но кому нужны оправдания. Епископу точно они были не нужны, этому капризному сеньору нужны были мощи, из главного храма Фёренбурга. Для чего они были ему нужны… Да какая разница, главное, что жирный поп свою часть контракта исполнил, а Волков мог только предложить оправдания в зачет исполнения своей части контракта. Примет ли поп оправдания, глупо, глупо на такое даже наедятся. В общем, помимо боли в ноге его ещё тяготили мысли о неизбежной встрече с мерзким епископом. Он мог, конечно, просто уехать, куда-нибудь, мало ли на земле мест, где он найдёт себе пристанище. Но эту мысль он и вовсе гнал от себя. Это было последним делом, недостойным воина, а теперь и рыцаря. Он знал, что так не сделает, и поэтому готовился к неприятной встрече с попом.

Пока он ел и думал, все остальные уже были готовы к походу в ратушу. В лагере он оставил только Роху, мальчишек, двух солдат, брата Ипполита и жену еретика с детьми. Все остальные пошли с ним к старой ратуше за мощами. Все надеялись, и он в глубине души тоже, что идут они туда в последний раз. Волков с трудом сел на коня, Ёган ему помогал. И кавалеру было неприятно, что солдаты видят его слабость. Но деваться было некуда, ехать было нужно, а боль в ноге не утихала.

Наконец они выехали, день только начинался. И обещал он быть нелёгким.

Без промедлений начали ломать камни, а те были крепкие, не кирпичи, и цемент был хорош. Волков, глядя, как ломом и заступом еретик и помогавший ему солдат пытаются выворотить очередной камень из кладки, произнёс:

– Видно, бургомистр денег на такую стену не пожалел.

– Наш бургомистр скряга, он на всё денег жалел. – Останавливаясь, чтобы передохнуть отвечал еретик.

Вскоре оба работающих устали, остановились. И кавалер тут же сказал:

– И что, все будут ждать, пока еретик отдохнёт, капитан Пруфф, пусть два человека продолжат долбить стену, если хотят, конечно, завтра поутру покинуть город.

Он видел, как глядят на него люди капитана. Он буквально кожей чувствовал их взгляды, даже через доспех. Солдаты не хотели долбить стену. Солдаты не хотели лезть в подземелье. Солдаты не хотели вылезать из него в цитадели потому, что там их могли ждать люди сумасшедшего Брюнхвальда, который не хотел ничего никому отдавать. Солдаты ненавидели его. Тогда Волков подошёл к Пруффу и заговорил тихо:

– Вы, капитан, кажется, попросили больших денег, толи двадцать пять монет, толи двадцать семь за это дело.

Пруфф молчал, исподлобья глядя на кавалера, только усы топорщились.

– Потрудитесь заставить ваш сброд работать, иначе вы не получите не пфеннига, слышите? Ни одной медной монеты.

– Господин рыцарь, – зашипел капитан в ответ, – вы обещали нам лёгкую прогулку, просто взять и сопроводить мощи, деньги, что, вы предложили моим людям, смехотворны. Они за них должны ещё драться с еретиками и проводить осадные работы, не много ли вы хотите от них?

– В таком случае сами, берите кирку и рубите стену, вы-то попросили деньги немалые. Слышите, Пруфф, берите кирку и рубите стену. Иначе…

Он замолчал и отошёл от капитана, тот стоял, пыхтел от злости и потом пошёл к своим солдатам. Они собрались в кучу стали тихо переговариваться, а Волкову оставалось только догадываться, чем закончатся эти разговоры. Они могли повернуться и уйти, просто уйти, а могли и напасть. Роха тоже понимал это и велел мальчишкам зарядить мушкет на всякий случай. На пустой улице вымершего города стояла тишина, напряжённая тишина ожидания.

Наконец совещание закончилось, два солдата нехотя пошли в ратушу к еретику и, взяв инструмент, стали бить стену.

Волков облегчённо вздохнул, только незаметно, чтобы Ёган и Сыч, стоявшие рядом, не видели его напряжения и облегчения.